А вот выйти из комнаты мне не дала стража. Я возмутился — надо было осмотреть прооперированную и сменить повязки.
На шум в коридоре подошёл старший. Узнав, в чём дело, он лично сопроводил нас к покоям дочери визиря и постучал. Выглянувшая служанка сразу же провела нас к больной. Сегодня она уже выглядела лучше: небольшая температура была, но это нормально — слишком мало времени прошло после операции. Живот был мягкий, язык влажный. Я успокоился, дал советы старшей служанке — как ухаживать, что можно есть, когда вставать.
Нас в сопровождении янычара снова проводили в отведённую нам комнату.
Скукота! Заняться совершенно нечем. И от скуки я начал рассказывать Джафару сказку «Тысяча и одна ночь». Увлёкся, вошёл в роль и стал говорить громче. Джафар слушал, открыв рот. Когда служанки принесли обед, и мы оба хорошо поели, Джафар попросил продолжить рассказ. Делать было нечего, и я продолжил.
Через некоторое время открылась дверь, и к нам в комнату вошёл визирь. То, что это был он, я понял сразу. Джафар упал на колени и лбом ткнулся в ковёр, устилающий пол. Я некоторое время помедлил, разглядывая визиря.
Был он чуть старше меня — лет сорока. Властное, холёное лицо с бородкой клинышком, унизанные перстнями пальцы. Одежда шита золотом, на боку — сабля в богато украшенных ножнах.
Я глубоко поклонился, но на колени вставать не стал.
— Поднимись, — бросил визирь Джафару.
Тот поднялся, начал возносить хвалу:
— Как я рад видеть величайшего из визирей — да продлит Аллах его годы…
Он не успел закончить — визирь брезгливо махнул рукой, и Джафар сразу заткнулся, со страхом и подобострастием глядя на него.
— Это ты, чужеземец, рассказывал сказки?
Я склонился перед визирем.
— Я пришёл взглянуть на лекарей, что лечат мою дочь, и случайно услышал твои сказки — двери были прикрыты неплотно. Оказывается, ты искусный рассказчик, и можешь неплохо зарабатывать, рассказывая на площади сказки народу.
— Господин, я зарабатываю на жизнь другим.
— Откуда ты, чужеземец?
— Из Московии.
— Ты неплохо говоришь на нашем языке. Где научился?
— В плену у татар был, поневоле выучил.
Визирь быстрым шагом подошёл ко мне, взялся за левое ухо, осмотрел.
— Ты лжёшь! Крымчаки рабам вставляют метку в ухо.
— Великий визирь, разве я сказал, что был у крымских татар? Я был пленён и два года провёл в Казани, в Казанском ханстве.
— Оно уже давно пало, и теперь собирает объедки со стола царя Ивана, прозываемого у вас Грозным. Сбежал, или выкупили?
— Нет. Хан самолично отпустил и дал перстень, как пропуск.
— И где же он?
— Не смог сохранить — слишком много событий потом произошло.
— Чем занимался в плену?
— Лекарем был, в том числе — пользовал членов семьи хана.
Визирь покачался с носка на пятку, раздумывая.
— Пойдёшь со мной.
Джафар шагнул вперёд.
— Нет, чужеземец.
Я покорно пошёл за визирем. Впереди него, с обнажёнными саблями, шли двое янычар, затем сам визирь, и я замыкал шествие.
Мы зашли в большую комнату. Янычары остались снаружи — у дверей. Визирь уселся на гору подушек, милостиво кивнул мне. Я тоже сел на толстый ковёр. Неудобно — отвык я уже сидеть, скрестив ноги. Поёрзал.
Визирь уловил моё движение, хлопнул в ладоши. Сзади беззвучно возник слуга, и с поклоном поставил мне низкую скамейку. Я с удовольствием пересел на неё.
— Я осведомлён, что операцию дочери делал ты — Джафар лишь помогал. И, как рассказали служанки, сам бы он сделать ничего не смог — даже руки дрожали. Кто научил тебя искусству врачевания?
— О великий визирь! Меня много носило по свету. Я был в Швеции, Англии, Франции, Венеции…
Я не успел продолжить, как визирь вскочил, лицо его исказила гримаса бешенства.
— Не напоминай мне о Венеции! Ты разве не слышал, что их эскадра разбила наш флот не далее как одну луну назад?!
Я вздрогнул. Откуда же я мог знать об этом? Я тогда ещё плыл на корабле в Стамбул, а здесь я как‑то не интересовался военной и политической жизнью.
Визирь прошёлся по ковру, успокоился, снова уселся.
— Продолжай.
— Везде, где я только не был, учился лечить людей, был у лучших лекарей и сумел перенять у них самое передовое.
— Ты действовал, как истинный осман. Мы тоже перенимаем у покорённых народов самое лучшее. Ты бы хотел остаться здесь? Конечно, если примешь ислам.
Я похолодел. Откажусь — неизвестно, что последует за моим отказом. Соглашаться же не хочу. Я православный христианин, и веру менять не собираюсь. Одно дело — съездить в чужую страну, заработать, — даже пожить какое‑то время, и совсем другое — сменить веру и покинуть родину навсегда.
Визирь усмехнулся.
— Вижу — не хочешь, такие предложения из высоких уст не поступают дважды. Мне нужен хороший лекарь в мой дворец, такой же опытный и умелый, как ты. Но неволить не могу, ты свободный человек — не раб. Даже странно, что ваш царь не прибрал тебя к своим рукам. Сила любого государства — в людях. Чем больше народа и чем искуснее в разных ремеслах люди, тем богаче и сильнее империя. А Русь слаба. Вокруг неё сильные и жадные соседи — они просто растащат Русь на части. Иван же, прозываемый Грозным, больше своего народа казнил и держит сейчас в чёрном теле, чем потерял на поле брани. — Визирь фыркнул, продолжил: — Значит, советники у него плохие. Не открою тайны, если скажу, что наш султан Селим Второй погряз в пьянстве и не вылезает из гарема, предаваясь похоти и чревоугодию. Не делай круглые глаза, как будто не слышал — об этом весь Стамбул знает, даже последний дервиш. Скажи‑ка лучше — ты ведь много странствовал, должен свою страну знать — как далеко от Дона до Волги?
Я вздрогнул от неожиданного вопроса — зачем ему это?
Визирь хлопнул в ладоши, что‑то тихо сказал на ухо слуге, и вскоре четверо чернокожих эфиопов внесли круглый стол, на котором лежал свиток. Визирь подошёл к столу, развернул свиток и махнул мне рукой.
Мать моя — да это же карта. И карта не Османской империи, а моей страны. Вот Крым, вот Астрахань, выше — Уфа, Казань, а в центре красуется Москва.
— Ты был в Москве, чужеземец?
— Был, жил даже — в Петроверигском переулке.
— Вот и ответь: что красивее и чище — Москва или Стамбул?
Я задумался ненадолго, потом нехотя признал, что Стамбул лучше. Хотя бы потому, что дома каменные, которым не грозят пожары, а улицы в Стамбуле не такие кривые и узкие, как в Москве.
— Однако же, великий визирь, надо признать, что Стамбул стал вашим чуть более ста лет назад, планировка и многие постройки остались ещё от Византии, с римских времён.
