свои вещи и достав сигарету.
— Нам надавали по первое число, товарищ генерал, — сказал Гусько.
— Замполит, и это говоришь мне ты? — удивился Андрей Константинович. — Как-то конкретнее можно?
— Можно. Нам дали пи… — решил пояснить Савельевич.
— Не настолько, майор, — остановил его Хреков. — Я смотрю, ваша эскадрилья почти не пострадала?
— Повезло, — сказал я.
— Я и вижу, что весь запас удачи вы забрали себе, — произнёс генерал, оглянувшись по сторонам. — Летел к вам с тыловыми проблемами разобраться и обсудить этот ваш залёт в Иран. Помнишь такой случай, Родин?
— Так точно. Уже есть по нам решение?
— Оно уже давно было принято. Правда, в свете всего произошедшего и этих ваших гепатитов, золотух, простуд и других болячек, считайте, что решение пересмотрели, — ответил генерал и подошёл к Дубку, который вешал чехлы на самолёт.
Удивительный человек, Елисеевич! Руки у него обожжены, столько людей вытащил и продолжает работать.
Хреков что-то настойчиво рассказывал технику, который возвышался над ним. Определить, хвалит он его или даёт указание, было сложно, но стандартный жест в виде конфеты Дубок и тут не забыл. На удивление, генералу это пришлось по душе, и он одобрительно похлопал Елисеевича чуть выше поясницы. Выше не смог дотянуться.
— Короче, всем в госпиталь, — вернулся Хреков к нам в сопровождении Дубка. — Кровь наверняка нужна будет. Может, чего принести, подать и так далее, — сказал генерал, осмотревшись вокруг. — Тут, как я понял, от вас толку мало. Молодцы, что ребятам помогали. Они этого не забудут. Тигран Араратович, со мной по аэродрому. Будем смотреть повреждения. И блокнот не забудь. А вы своего техника здесь не оставляйте, а то он так и до завтра работать будет.
Госпиталь был таким же каскадом модулей и палаток, как и в Баграме. В санитарном приёмнике наша пятёрка была, словно привидения.
Дубка приняли медсёстры сразу, как только заметили его ранения. Нас обходили стороной, просачивались между, отодвигали, но никто так и не спросил — какого лешего вы сюда припёрлись?
— Мальчики, вы вроде целые. Давайте потом за прививками, — сказала нам одна из медсестёр, несущая по две стойки капельниц в руках.
— Мы кровь сдать, сестрёнка, — сказал Гусько.
— Ох, крови у нас хватает, — тяжело вздохнула она.
— Тогда нам можно уходить? — спросил Гнётов, но медсестра резко замотала головой.
— Так, вы кровь сдавать? — подбежал к нам врач, спешно надевавший на себя халат.
— Конечно. Нам сказали, что у вас её может быть недостаточно, — ответил ему Гусько.
— Обычно хватает, то есть много раненых сегодня, — объяснила медсестра и заспешила в коридор, ведущий к палатам.
Нас провели по коридору, где стоял весьма специфический запах йода и обгоревшей кожи. В палатах на койках кричали раненые, требовавшие обезболивающее. Из процедурных выходили забинтованные пациенты, удерживаясь на ногах только при поддержке медсестёр.
Мимо нас медбраты протолкали каталку. На ней лежал голый и худой афганец. Его плоть была истыкана окровавленными ватными затычками, похожими на тампоны. Сам парень уже был белого цвета, и жизнь из него уходила с каждой секундой.
Наконец, нам предоставили помещение и медсестру, которая занялась приёмом крови. В условиях дефицита мест для раненых, мы оказались в одной процедурной с раненым техником из афганской армии.
Марк уже отошёл от своей глухоты и спокойно мог разговаривать.
— Не по себе мне, — сказал Барсов, кивая в сторону афганского военного.
Местный военнослужащий получил сильные ожоги сегодня. Его лицо будто кипело, пузырилось и отекало липкой чёрной смолой. И сквозь этот набор страшных ран, смотрели выпученные от боли глаза.
— Эй вы, лётчики? — медленно спросил афганец на дари.
Все переглянулись, а потом уставились на меня. Мол, только я упражняюсь в иностранных языках и могу его понять.
— Да, советские лётчики, — с сильным акцентом ответил я.
— Я тоже. В Су-22 сидел, когда взрыв произошёл. Запомните, это был не обстрел, а диверсия, — сказал афганец, еле-еле собираясь с силами, чтобы произнести очередное слово.
— Ты бы лежал спокойно, — сказал я.
— Чего он говорит? — спросил Гусько, но мне нужно было стараться не упустить, что говорил афганец.
— Мой самолёт взорвался не от снаряда, — сказал он, еле подбирая слова. — Есть… кхиана, — произнёс афганец.
С последним словом, в процедурную зашли медсёстры и укатили пациента. А я стал вспоминать, что означает крайнее слово.
— Так чего он сказал? — никак не успокаивался Гусько.
— Говорит, что диверсия произошла на аэродроме, — сказал я, продолжая вспоминать значение слова «кхиана».
— Вот он нам вселенную открыл, — усмехнулся Барсов, ковыряясь в ухе.
— Вопрос в том, как так вышло, что они знали, куда бить. Возможно, они не сильно хотели разбомбить базу, — предположил я.
— И, тем не менее, это у них получилось, — сказал Гнетов.
— Да, но ведь во всём этом шуме и гаме, вы не заметили, куда прилетели несколько снарядов, причём кучно? — подметил я.
Возникло общее молчание. Неужели, все настолько слепы?
— Ну, до склада с вооружением ни один снаряд не долетел. Наши самолёты, почему-то, тоже не повредили. Су-25 не в счёт. Топливо разлилось только из пробитых цистерн, — рассуждал Гнетов.
— А я знаю! — воскликнул Барсов.
— И куда? — удивлённо, спросил я.
Похоже, что Марик догадался. А ведь я его глупым считал.
— Они метили в продуктовый склад, чтобы лишить нас последних остатков еды, — сделал умозаключение Марик.
Похоже, поторопился я занести в актив Барсову его соображалку. Всё тот же балбес!
— Я насчитал четыре снаряда, направленных в лётную комнату. Где тебя, любителя зарубежной дискотеки, чуть не прибило. Или ты от магнитофона так оглох? — спросил я у него.
— От таких звуков, что поставил Савельевич, разве оглохнешь. То ли дело Пинк Флойд или Битлы, — улыбнулся он.
Я выдал свою версию, что целили духи в афганских лётчиков. Они могли быть осведомлены, что именно в этом торце здания командно-диспетчерского пункта была их комната отдыха, где они частенько заседали.
— А мы оказались там случайно. И только благодаря тому, что один из нас побежал в туалет, а второй спал в дальнем углу на диване, жертв нет, — задумчиво, произнёс Гусько. — Как-то, не рассчитали душманы.
— Предлагаю всё это рассказать Араратовичу и Хрекову. Ну и про Полякова не забыть, — сказал я.
— Да зачем это нужно?! — махнул Савельевич. — Потом будет особист вызывать к себе на допросы. Бажаняну скажем и достаточно.
— Евгений Савельевич, вы не правы, — решил я не соглашаться с замполитом. — Кто знает, может на базе есть те, кто сливает информацию.
— Серый, тебя шандарахнуло сегодня что ли? Естественно, на базе есть те, кто стучит душманам. Среди афганцев их немерено, — продолжил гнуть свою линию замполит.
— Плюс, охраной периметра базы и подступов занимаются они, — почесал подбородок Гнетов.
— Вот именно. Так, что давай вы не будете пороть горячку, и спокойно отдадим этот случай на рассмотрение Араратовичу, — кивнул Гусько.
— Савелич, мы всё равно расскажем.
