Щекой чувствую пробуждение утреннего бриза. Чепуха! Ветер никак не скажется на траектории пули. Тридцать метров? Смешное расстояние для нашего оружия. Так что всё будет, как встарь: кто стреляет первым, тому и жить...
Внезапно Петрович тянется к кобуре и ныряет за Глебского. Тот, ещё не понимая, что за него уже всё решили, опускает руку к пистолету.
Я в падении выхватываю револьверы и открываю стрельбу.
До грунта с высоты моего роста лететь четверть секунды.
Скорострельность пистолетов выше револьверов. Их двое - я один. Восхода я так и не дождался. А ещё у меня изувечена правая рука. И я потерял много крови. А в жилах ладиль по-прежнему борется со свирипой. И мой противник на возвышении.
Но я жив. А значит, могу стрелять.
Я жив, пока стреляю.
Стреляю, значит, - существую.
По одному выстрелу я делаю с обоих стволов в полёте. Ещё два выстрела уже лёжа в грязи.
Баланс правой руки ужасен, но оба выстрела с левой попадают в цель: Глебский, потеряв интерес к нашему спору, заваливается на поддерживающего его сзади Петровича. Председатель открывает огонь. Вполне успешно. Два выстрела. Левая нога ниже колена отзывается острой болью. Ещё два моих выстрела против одного выстрела жигана. Он опять в меня попал! В ягодицу. Только сейчас грязь, поднятая падением, брызгами валится на голову. Мне хочется, как можно глубже вжаться в болото, спрятаться в нём, нырнуть, раствориться... Я же свой! Я отсюда!
Кажется, я был недоволен крестьянами, что они не мостят дороги.
Блажь!
Где лежит асфальт, нет места револьверам!
Я перекатываюсь в сторону, нахожу лужицу поглубже и выпускаю ещё две пули в Петровича. Попадаю, конечно же, в Глебского, который по-прежнему не может упасть.
Председатель стреляет. Опять успешно. Плечо. Из левой руки вываливается оружие.
Похоже, всё. Приплыли...
Стреляю с правой. Попал. Опять в Глебского. Что за наваждение!
Сейчас он выстрелит мне в голову. И кепка не поможет. Каску бы...
Где это долбаное солнце?!
Почему он так метко стреляет? Почему труп Глебского не падает? Почему я слышу винтовочные выстрелы?
Председатель смешно дёргает головой, будто поправляет чёлку, которой у него нет, роняет Глебского и медленно оседает.
У меня темнеет в глазах.
Мне смешно. Я вывалян в грязи, как свинья на скотном подворье. Пытаюсь засмеяться и слышу, как воздух барботирует лужу, в которую погружаюсь.
Никогда не сомневался, что меня застрелят.
Но и в голову не могло придти, что с простреленной задницей буду тонуть в придорожной канаве... унизительно как-то.
Блин...
6
- Тебе бы ещё недельку отлежаться, сынок.
- Всё ок, док, спасибо за палец и вообще... что подлатали.
- Целебные свойства ладиля, парень, живая вода Лютены... а нам нужен новый председатель.
- Это точно! - соглашаюсь я, закидывая за спину новенький вещмешок. - На этот раз будьте внимательней.
- Мы рассчитывали на тебя...
- Людям свойственно ошибаться.
- Сколько бы времени не прошло, - твёрдо говорит начмед, - не забудь о нас, витязь. Как "прижмёт", возвращайся. Мы всегда будем тебе рады. Мы построим тебе дом.
- Ага, - говорю уже через плечо, делая первые шаги прочь от деревни. - И назовёте улицу моим именем.
- Как хоть тебя зовут?
Я смотрю под ноги, вижу свои грязные ботинки и ухмыляюсь. Потом вспоминаю, что так и не выяснил название деревеньки. При найме на почту приходят только координаты и должность нанимателя. Вот только не это имеет значение...
Мне очень хочется остаться.
Мне стоит немалых усилий не оборачиваться.
Они ведь всем селом здесь. Провожают. Меня.
А беда в том, что я точно знаю, - оставшись, испачкаю их будущее. Я не могу оставаться здесь со своим фугасом за пазухой. Необезвреженных мин не оставляю...
На мне выстиранный и выглаженный плащ. Селяне одарили меня новеньким карабином и даже премировали контейнером с ладилем.
Это много.
Теперь я - богач.
Но думать могу только о деревеньке в двух днях пути отсюда. Там тоже на центральной улице лежит жорства. Пожалуй, туда стоит наведаться... и мои мысли возвращаются к привычной колее: нужно бы отыскать лужицу почище...
...И попытаться отмыть эти чёртовы ботинки!
СТАРИК И ДЕТИ
Потолок заискрился побегами, и Брига приказал отступать.
Замешкавшегося Имрана схватили за пояс и потянули назад. Имран не упал, развернулся и приземлился достойно: на четыре точки - колени-ладони, никого не ранил и сам не порезался о мачете, которым всего секунду назад рубил заросли.
- Кто там спотыкается?! - зашипел Брига. - Через минуту отстрел. Ходу!
- Не успеем, - сказал Ваха. - Справа, карман. Лучше там переждать.
- Надёжней, - поддержала Сашка. - До коллектора не добежим. Глянь, уже фиолетовый. Щас рванёт!
Брига, бежавший впереди, без разговоров повернул вправо. Путь преградили старые, высохшие ветви. Хруст дерева, частые удары серпа... они не прошли - вдавились в узкий проход кармана. Позади уже свистело и щёлкало.
Имран хоть и бежал последним - не оглянулся. Вот ещё! Это поначалу отстрелы корневища в диковинку: потолок набухает синим, идёт сиреневым ворсом - бахромой искрящихся змеек, а через секунду опадает стальными струнами; они вонзаются в грунт, утолщаются, пускают веточки, листья... и вот - старательно прорубленная тропа обращается в непроходимую чащу.
Попасть под отстрел - верная смерть. Аппетит молодой поросли удивителен и ужасен. Побеги переваривают всё: глину, песок, камень... человека выпивают досуха, в самом, что ни на есть, летальном смысле.
Прав Старик - не воевать, но сотрудничать. Подземелье нельзя победить, но можно пережить. Хотелось бы... очень хотелось бы пережить подземелье.
Карман оказался просторной пещерой. Брига тут же перешёл на шаг. Сашка упала, Ваха перешагнул через неё и присел дальше от входа.
