форма, жирный паёк и казённый ствол в руках. Это в первую очередь отсутствие свободы, невозможность делать то, что хочется. Понял? Сначала приказ, потом всё остальное, если останется время и силы. Нас страна отправила на задание, тебя, потому что охотник, меня, потому что из прошлого и лучше пойму нравы чистых. Случайно так получилось, но это не значит, что выполнять задание не нужно.
— А во вторую очередь? — он уже не дёргался, понял, что сбежать не удастся.
— А во вторую… — я отогнал сон, окончательно открыл глаза и пристально посмотрел на него. — Ты не задумывался, почему солдат, который ничего полезного не производит, получает больше рабочего? И на пенсию раньше выходит?
— Ну.
— Так вот, служба хороша только в мирное время, но и тогда тебе платят за твою готовность сунуть голову в огонь и встать под пули. Это ты сам, добровольно согласился рисковать жизнью. В мирное время тебя содержат авансом, с условием твоей готовности воевать. Да, и если ты, когда придёт время, свою задачу не выполнишь, с тебя спрос будет. Понимаешь, какой? Не понимаешь. Так я тебе объясню: если ты на войне от смерти бегать начнёшь, тебя силком к ней отведут, поставят перед строем солдат с завязанными глазами и расстреляют.
Сам я понятия не имел, как здесь с дисциплинарной ответственностью военнослужащих, и какова технология расстрела дезертиров, если их вообще расстреливают, но такой рассказ Стаса впечатлил, он нахмурился и глубоко погрузился в раздумья.
Сидеть, к счастью, пришлось недолго. Ближайший состав, двигавшийся в южном направлении, прибыл к полуночи. Что меня удивило, состав был товарный, вереница крытых вагонов с неизвестным грузом. А спереди, сразу за паровозным тендером, было прицеплено два пассажирских вагона. Если я правильно понял, полностью пассажирские поезда ходят редко, да и не настолько активные перемещения населения, чтобы нагружать транспортную сеть. Куда проще прицепить пассажирские вагоны к товарнякам, которые ходят чаще. Только с остановками непонятно, товарняк ведь реже останавливается.
В итоге, как я понял, остановок было две или три, явно по технической необходимости, вода и топливо, не запомнил точно, поскольку большую часть ночи проспал. — А всё остальное время мы ехали с довольно приличной для паровоза скоростью, километров тридцать в час.
В середине второго дня мы были уже в Эпицентре. Это село вполне тянуло на небольшой городок, насколько я понял, деревень на юге было много, а таких райцентров мало, вот и отстроили вполне приличный ПГТ тысяч на семь населения. А ещё тут повсюду были какие-то предприятия, торчали заводские трубы, туда-сюда сновали подводы с грузом, вдоль путей стояли ремонтники, а в воздухе висел смог.
— Куда теперь? — спросил Стас, когда мы выгрузились на перрон.
— Теперь, хочешь-не хочешь, а к голове идти придётся, — я развёл руками. — А оттуда уже на лошадях. Ты хорошо места знаешь?
— Откуда? Но, думаю, на месте сориентируюсь.
Ну да. В географии он, может, и не силён, но в лесу как дома. Вот и посмотрим.
Глава седьмая
— Сзади!!! — заорал я Стасу, согнувшемуся над тушей убитого кабана.
Он успел обернуться и даже начал вскидывать винтовку, но выстрелить не успел. Огромная коричневая туша просто снесла его с дороги, заставив откатиться в сторону. Выстрелил я, из дробовика, дважды, картечью. Оба раза попал, вот только зверя отчего-то не проняло. А может, и проняло, да только он в бешенстве боли не почувствовал, потом умрёт, но мы оба к тому времени уже у него в желудке будем.
Оставив Стаса, зверь ринулся на нового обидчика, то есть, на меня. Но я такой его шаг предугадал, а потому, ещё в момент выстрела, сообразил бросить ставшее бесполезным ружьё и сигануть на ближайшее дерево. Дерево, откровенно говоря, было убежищем плохим, оно даже мой вес с трудом выдержало, а такая туша его просто к земле пригнёт. Вот только сделает он это не мгновенно, а значит, я получу пару дополнительных секунд, чтобы…
Я сидел верхом на развилке, медведь, встав во весь рост, пытался дотянуться лапами. Вынув револьвер и направив ему в лоб, я сказал:
— Мишка, ничего личного, — и нажал на спуск.
Недавно мы пристреливали наше оружие. Стас едва не испытал оргазм (а может, и испытал) от возможностей своей винтовки. Ещё бы, стреляет точно в цель, и заряжать быстро. Он и со ста метров стрелял, и с двухсот, и даже, кажется, с полукилометра. И каждый раз попадал. Потом опробовал в деле, на нашем (точнее, на его) счету были лось, косуля и теперь вот кабан. Пристреливал своё оружие и я. Пистолет-пулемёт никаких нареканий не вызвал. Кучность хорошая, на ста метрах попадает туда, куда целишься. На двух сотнях результат уже не так впечатлял, но хоть одна пуля из очереди прилетала в цель, а дальше я и пробовать не стал. Порадовал и револьвер, отдача, правда, лягала, словно конь копытом, но и бил точно, и пули в дереве воронки делали такие, что можно было кулак просунуть.
Вот и сейчас тяжёлая пуля, ударив в толстую лобовую кость зверя, пробила её и вынесла содержимое черепа из затылка. Медведь бесформенным шерстяным комком упал к корням дерева. Я, некоторое время ещё выждав, спрыгнул и пару раз пнул его ногой.
— Вот падла, — сказал подошедший Стас, выглядел он помятым, на лбу красовалась здоровенная шишка, но крови я не видел, что, учитывая столкновение с разъярённым медведем, было просто чудом. — Подошёл-то как, неслышно, против ветра, всё по правилам. На кабана нашего глаз положил, отбирать пришёл.
Я думал, медведь людей боится, — сказал я, подбирая ружьё.
— Боится, когда сытый, — объяснил Стас. — Весной, когда только проснулся, он вообще может на толпу людей напасть, настолько голодный и злой. Летом спокойнее, а осенью, если жир нагулял, его громким криком прогнать можно.
— А сейчас весна, — заметил я.
— Почти лето, но это какой-то невезучий медведь, — он с видом знатока попинал тушу сапогом. — Тощий, как скелет, такой бы и к осени не отъелся и зимой шататься стал. А вот, смотри, — Стас указал на лапу зверя. — Раненый он, потому и охотился плохо. А тут кабан раненый,
