лабораторию вернуться: мол, вдруг там найти что-то можно, как эту хрень, что с нами случилась, обратно откатить.
– Нашли?
– Нашли, – с горечью усмехнулся кукловод. – Только не то, что искали. Из-за взрыва эксперименты пошли неправильно, и мы оказались слабее, чем предполагалось, и вовсе не в это должны были превратиться.
– Ты хочешь сказать, что если повторить эксперимент в чистых условиях, то можно достичь изначальной цели? – Меня передернуло, но одновременно появилась надежда. Ментальные силы, возможно, даже бо́льшие, чем у любого из кукловодов, позволят мне истинно оберегать Обелиск и найти каждого из еретиков, кто причастен хотя бы самую малость к тому, что произошло с Зоной, Вовкой, моими братом и сестрой, да и всеми теми, кому принесли столько страданий омерзительные людские пороки.
– Вроде того, – кивнул Вовка. С верхнего яруса кровати протестующе заворчал храпун. – Да иди ты к лешему, Саныч! Раньше надо было думать, когда охранять всю эту херабору подписался. Теперь, будь добр, не возникай.
– Ты знаешь, как это сделать? – Я ощутила вкус крови на губах. Крови того еретика, познавшего сталь моего клинка. Они ответят! Клянусь Обелиском, они ответят за все! Им не будет пощады. Айзек, Вита, маленький спрут – кровью неверных я смою со страниц истории вашу погибель!
– В душе не гребу, а Ванька в курсе. Он много времени в лаборатории тусовался. Главное, чтоб ты пошла на это добровольно. Братан говорил, что наши подконтрольные не подходят – да, мы можем их заставить что угодно сделать, но частенько мозги у них не выдерживают и плавятся. Буквально.
– Я в деле, – я протянула кукловоду руку. – Уж поверь, если Матушка свела нас и позволила рассказать правду, то она желает, чтобы ваш план реализовался. Полагаю, частые Всплески – ее зов о помощи.
Вовка ответил на рукопожатие. Я почувствовала прикосновение к ладони горячей, сухой, как бумага, кожи.
– Только… есть один нюанс.
– Слушаю.
– Когда нас забирали, я не видел никого из женского барака – и до взрыва, и после. Есть предположение, что над ба… женщинами подобные действия не производили.
– Прекрасно, значит, буду первой! Видит Обелиск, все не случайно. В конце концов, Матушка тоже женщина, значит убережет от опасности.
– Будем надеяться… – как-то не слишком уверенно согласился кукловод. С кровати вновь донеслось бурчание, в котором будто бы слышалось сокрушенное: «Идиоты!»
– Стоп… Ты предлагаешь то, что мне нужно. Тебе-то какая с того выгода? – Я чуть было не упустила одну из важнейших деталей.
– Сама подумай. Если уж случились мы такие недоделанные, то вдруг получится закончить начатое. Или… откатить все назад. Вот насчет этого с Ванькой порамсить пришлось. Ему в этой оболочке привычнее, а я домой хочу. К родной матушке. Старенькая она уже. Коль жива, может, еще ждет сынку непутевого?
Стало легче дышать, вокруг будто бы посветлело, хотя керосинка так же слабо чадила в уголке.
– Всплеск закончился. Можешь бежать к своим. Уж очень там у вас сурово. За самоволку спасибо не скажут.
– Спасибо, Вовка! Как мне тебя найти, когда я буду готова к авантюре?
– Да брось, я сам тебя найду. Я уж по этим землям без карты где хочешь могу. До встречи, Норна.
В тайнике под кодовым замком обнаружились автомат АК-74, три коробки патронов, аптечки, армейские рационы питания и прочая мелочевка. Самое главное, что вызвало в душе тягостную смутную тревогу, – костюм с затемненным шлемом-полусферой. Казалось, что однажды мне уже доводилось видеть нечто подобное, но от скрытых воспоминаний веяло чем-то очень мрачным.
«Добро пожаловать в орден, аколит Норна», – гласила короткая приписка в сообщении Настоятеля.
Все впечатление от подарков и появления первой личной амуниции стиралось на фоне увиденного, услышанного и предстоящего.
Я почти бежала в казарму. Хотелось скорее поделиться тайной, открывшейся под мрачным, пылающим от Всплеска небом.
Но… комната, рассчитанная на четверых, теперь была пуста. Небрежно наброшенное на койку одеяло свисало на пол, на тумбочке аккуратной стопкой лежал комплект формы.
– Вита… я знаю, ты меня слышишь. Ты здесь, рядом. Подскажи, стоит ли?.. – спросила я пустоту. Тишина. Лишь слышны в коридоре шаги братьев, собирающихся на вечернюю молитву.
Нехорошо отсутствовать на общем собрании, если не занят полезным для ордена делом.
Сознание успокоилось, приготовившись к молитве. Настоятель остановил меня у дверей.
– Не сегодня, дитя мое, – мягко и тихо произнес он.
– Почему? – Душу окутало темнотой. Где я так согрешила, что меня отлучают от божественного сияния Его?
– Твое сердце преисполнено скорби и гнева. Обелиск может понять это неправильно. Сегодня тебе стоит молиться одной.
– Это наказание? – с горечью за собственную слабость в голосе спросила я.
– Нет, дочь моя. – Настоятель обнял меня за плечи и прижал к себе. – Это есть забота. Тебе нужно многое понять. Обелиск дал мне знание, как помочь тебе. Сделай то, о чем мыслишь, но подойди к этому с ледяным рассудком.
Настоятель протянул мне тяжелый Вальтер, на рукояти которого витиеватым почерком было выгравировано: Vita.
– Она бы желала этого?
– Несомненно. И не только она. Теперь ступай. Проведи в медитации столько, сколько потребуется – у тебя еще есть время до новых поручений Обелиска.
– Благодарю, Настоятель. – Я крепко сжала пистолет в руке и с почтением склонила голову.
– Пора начинать мессу. Не думай, что Обелиск оставил тебя – он всегда рядом с каждым из нас. Да поможет Он обрести истину всем ищущим свой путь.
Я вышла со Станции, вдохнув горьковатый ночной воздух. Осталось еще одно задание, не исполнить которое не могла.
Среди множества могильных серых камней, устилавших поле, поросшее редкими яблоньками, к западу от главного входа я без труда нашла нужный. Земля возле него была рыхлой и влажной.
У еретиков странное отношение к смерти – непременно возле могилы или на кресте они оставляли некоторые вещи, некогда принадлежавшие умершему. Ха… Будто они понадобятся ему на том свете… или куда там уходят души неверных? Наших братьев и сестер забирает к себе Обелиск. Они растворяются в его сиянии, становятся в ряды Хранителей Зоны.
Похоже, именно подрагивающая рыжим пламенем и оплавляющаяся восковыми слезами свеча и должна была стать лучом, освещающим путь душам, блуждающим во тьме междумирья.
Я не знала слов, которыми провожают аколиты каждого из покинувших мир живых. Опустившись на колени, я зашептала самую первую молитву, которой научил меня Гаал. О силе нашей веры, о крепости духа живущих и бессмертии душ ушедших.
Разум уплывал из реальности, соединяясь с Зоной в ее пульсации и свете, что дарила Она нам всем через Обелиск. Зрение мутнело, расплывалось,
