– На родину мою, – заскрипел старик. – На маленькую мою родинку, закопай ее аномалия.
С каждым шагом корень-труба не только все сильнее изгибался кверху, но еще и расширялся, что, в общем, было логично – корни сужаются к концам и становятся шире у основания, то есть в месте, где примыкают к стволу. Получается, теперь над нами – улицы Чума, прямо над головой стоят дома, гуляют местные жители, расхаживают патрули Чумака, светятся газовые фонари. Или не так уж они там и гуляют да расхаживают? Нападение краевцев и попытка выкрасть Катю могли перевести Чум на осадное положение. Комендантский час, общая настороженность, поиск врагов со шпионами и прочие прелести… Короче говоря, для пришлых теперь в поселении может быть небезопасно.
Вскоре миновали узкое ответвление – тесную, темную щель, края которой покрывали бугристые наросты, с виду мягкие и слизистые. Рапалыч, не останавливаясь, прошагал мимо, а Калуга посветил в нее фонариком. Луч озарил уходящие в глухую подземную тьму стенки, между которыми болотный охотник протиснуться бы точно не смог, да и я вряд ли. Состояли они из непонятного пористого вещества, и на них подрагивали радужные пузыри, будто сквозь стены просачивалась какая-то подземная смола.
– Ох, гадость, – Калуга пошел дальше. – Старый, и много здесь такого? Куда оно ведет, ты хоть раз пытался поглубже забраться?
– Вот, опять! – наш провожатый вдруг остановился, с кряхтением лег и прижался ухом к полу, то есть к темной сморщенной корке, покрытой, будто жесткой шерстью, короткими сухими отростками.
– Что такое? – удивился Калуга. – Ты чего распластался?
– Молчи, молодой! Слухай!
Пожав плечами, я улегся рядом, приложил ухо к мягковатой поверхности. Калуга последовал моему примеру, положив фонарик. Ничего такого слышно не было, и я уже собрался встать, выругав старика за дурость, но в этот момент действительно услышал – мелкий, быстрый, слабый стук. Непонятный звук, сопровождаемый к тому же едва уловимым шелестом, от которого меня пробрал озноб. Он усилился, будто кто-то бежал под нами, и тут Калуга произнес гробовым голосом:
– Ножки стучат.
Рапалыч испуганно шевельнулся, покосился на нас, щуря мутные глаза, скрипнул:
– Не каркай, молодой!
– Ворон каркает, а я говорю. Ножки стучат, такая толпа мелких ножек. А шелест – это хвосты по полу метут.
– Какие еще ножки с хвостами? – спросил я.
Он пожал плечами:
– Не знаю, брат. Может, тех белых безглазых крыс, помнишь, я рассказывал? Бежит стая таких сейчас прямо под нами… А может, это тринадцать гребаных мутантов там маршируют? А, брателла, как тебе картина? Ха! Все, ушли, больше ничего не слышу.
Я сел, поковырял пальцем в ухе и спросил:
– А интересно, что там внизу? Я думал, корень идет сквозь сплошную землю, но получается, вокруг есть еще пустоты?
– Они, – закивал Рапалыч, с трудом выпрямляясь. – Их тут много, пустот этих, цельный лабиринт внутри холма. И кто-то в нем живет. Ходит, бродит, стучит. Щелкает. То тихо всю дорогу, а то скребется, как сволочь. И всякие другие звуки… Дивные такие, закопай их аномалия. Все молодые, идем, недалеко осталось.
Подняв фонарь, Калуга зашагал позади старика, и я последовал за ними. Теперь нам почти не приходилось нагибаться – труба еще расширилась, но идти легче не стало, потому что наклон увеличился. Хорошо что ноги не скользили на сухой корке и смахивающих на шерсть отростках, но я все равно то и дело придерживался за стенки.
– А может, проковырять дырку в этой корке да посмотреть, что снаружи? – озвучил Калуга мысль, которая и мне пришла в голову.
– Не вздумай тут ничего ковырять! – заскрипел Рапалыч. – Вы, молодые, совсем дурные, все бы вам ковырять… Доковырялись уже – Лес попер, все вокруг заполонил, а им снова ковырять охота! Ковыряльщики!
– А что будет? – спросил я.
– Что будет, что будет… А откуда ты знаешь, что на тебя оттуда прыгнет? К тому ж там, в этих полостях, газ бывает.
– Тот, горючий, который у чумовцев горит в фонарях?
– Горючка, ага. Так и зовем. Он в Чуме иногда с трещин выходит. Где посильнее, ставят заглушку, трубу подводят… Так и живем. Дышать горючкой нельзя, она вроде угарного газа, который от пожаров бывает. Шумит в голове, после блевать охота, можно и скочуриться.
– А давно ты этот лаз нашел? – спросил Калуга.
– Да уже много годков как. Еще в силе был, чаще за хабаром ходил… У меня в Чуме халабудка есть, я там ночевал. С теми двумя предателями еще не знался, ноги крепче были, сам ходил.
– И пил, наверное, меньше, – заметил Калуга. – Вон как от тебя перегаром несет.
– Водка следопыту не помеха, водка токмо в помощь! Не бухти, молодой, о чем не знаешь, а то больше не буду рассказывать.
Шагая позади Калуги, я ткнул его кулаком в спину, чтобы не сбивал старика.
– Ладно, чего ты обиделся, – охотник отвел в сторону сухое мочало, свешивающееся со свода, прошел под ним, затем я проделал то же самое при помощи ствола. – Не сердись, старый, говори дальше. Так что, нашел ты этот ход… ну, и зачем он тебе понадобился?
– Как – зачем? Хорошему старателю все в помощь, все сгодится. Это ж какое полезное дело – собственный лаз прям под стеной, под всем Чумом… важное дело! Ты, молодой, не разумеешь еще, такое токмо старость разумеет, мудрость моя.
– А кого-то еще встречал здесь когда-нибудь, мудрость?
– Да Лес с тобой! – замахал руками старик. – Слыхать – слыхал, но не видел никого. Только раз один, самый первый… Напился, понимаешь, да и бродил вокруг Чума. В ров упал. Заснул. А как проснулся, ночью уже, слышу – идет. Глаза протер: ба! Прям с-под земли вылезает мужик. Отряхнулся и пошел прочь от холма. Ну, я заинтересовался, стал смотреть: чего это он, откуда вылез… И нашел этот ход.
– Значит, по крайней мере, еще один человек про лаз знает.
– Так выходит, – согласился Рапалыч. – Хотя после еще разок я его видел тут, пару лет спустя. Навстречу он шел, хорошо, я издалека услыхал – в нишу забился, впереди там есть ниша, да фонарик погасил. Он мимо прошел, не заметил.
Рапалыч замолчал, перебираясь через горб, образованный на нашем пути изгибом корки. Старик все громче кряхтел и сопел – корень стал уже почти вертикальным, теперь мы не шли, а ползли, будто по очень крутому склону. Хорошо что корка была не гладкой, а вся в складках и трещинах, к тому же удобно хвататься за отростки. Они, правда, кололись, но меня спасали перчатки.
– А что в стволе? – спросил я. – В смысле, в том обрубке на вершине. Он тоже полый?
– Тюряга там, – пояснил Рапалыч. – Называется та штука Башней, и внутри у ней – тюряга. А на втором этажу оружейный складец. И еще, грят, в Башне наверху тайная резиденция самого Хозяина.
