— Да, Мак-Грегор прав! Прав! — поддержала его Юнесса.
Я посмотрел на нее, вспомнил, как они миловались там, в подземелье, и мне стало противно. Краем глаза поймал напряженный, полный гнева и возмущения взгляд Пиры — неужели и она присоединится к бунту?
— Не глупи, — сказала Етайхо. — Егор нас спас. Без него ты жрал бы слизь под землей.
— И что, поэтому этот русский всегда будет командовать?! — Билл повернулся к ней, сжал кулаки.
— Пока рядом нет офицеров… — начала Фагельма, но я поднял руку, и она замолкла.
А я шагнул к американцу, двинулся прямо через заполнявшую кузов толпу, и бойцы разошлись, давая мне дорогу. Тот подобрался, явно собрался что-то сказать, но не успел — кулак мой врезался ему в челюсть, и Мак-Грегора шатнуло, ноги его подкосились, он упал на колени.
Я помассировал занывшие костяшки,осознал, что стало очень-очень тихо.
— Ты будешь исполнять мои приказы или вылетишь из этого транспортера, — сказал я. — Такая вот ботва… ты, пиндос сраный… Скажи спасибо, что я не убил тебя на месте. За бунт. Выбирай.
Он уставился на меня, раздулся от гнева, мерзкая физиономия налилась красным. Только в моих глазах он не обнаружил ни злости, ни раздражения, только усталую готовность пойти на все.
И она Билла, видимо, напугала.
— Э… ну… как оно… и все такое… — забормотал он, сглатывая. — Буду исполнять.
— Еще недовольные есть? — я уставился на Юнессу, и она поспешно сжалась, отвела испуганные глаза. — Вижу, что нет… так что давай, Ррагат, на ту дорогу, и ищи место, где спрятаться, чтобы с воздуха не увидели.
Как бы быстро мы ни мчались, самолеты летают шустрее, а у бриан они имеются.
— Есть, — отозвался Ррагат, и машина ожила, нас вновь закачало на ухабах.
А я торопливо выключил переводчик — в этот раз обошлось, но к чему рисковать.
Укромное место мы нашли через полчаса, и аккуратно забрались в густые заросли темно-зеленых, почти черных деревьев. Для надежности я велел набрать веток и набросать на транспортер сверху, и мы покончили с этой задачей очень вовремя — из-за горизонта пришел тяжелый гул, и вслед за ним аборигенский воздушный разведчик.
Пролетел над самой головой, но не задержался, круга не сделал, унесся дальше. Громыхнуло правда в той стороне, откуда мы приехали, явно что-то взорвалось, но мало ли что это может быть.
— Хочешь отсидеться до темноты? — спросил Макс.
— Ну да. И понять, куда нам двигаться, — ответил я. — Иди, отдыхай.
Стоянка наша уже через десять минут стала напоминать поле брани — сплошь лежащие тела. Бодрствовать в качестве часовых остался я сам да еще двое — Етайхо, с которой мы хотели заняться языком, и десятник Иррата, неожиданно вызвавшийся сам.
Спать хотелось неимоверно, и голод все сильнее грыз ребра, но с этим я сделать ничего не мог.
— От порядка слов зависит смысл, — объясняла Гирвана. — Вот вирепи порташа — большое дерево, а если наоборот порташа вирепи — древесная величина… Понятно тебе?
Я поскреб в затылке, и тут донесся голос Ирраты:
— Егор! Там… идут!
Мы тут же бросились к нему, и уставились туда, куда указал вилидаро.
Из кузова было видно намного дальше, чем с земли, и действительно, по дороге, с которой мы свернули, чтобы спрятаться, шагали цепочкой двуногие разумные прямоходящие… только вот какого вида, я пока различить не мог. Хотя судя по одежде…
— Наши же! — воскликнула Етайхо, и сердце мое заколотилось от радости.
Неужели разведчики или диверсанты?
Но тут я разглядел, кто именно возглавляет колонну, и радость ушла, ее место заняли ненависть и злоба.
— О нет… — я поднял автомат. — Я его положу.
Равуда! Этот засранец тоже ухитрился удрать, да еще и прихватил всех оставшихся! Кроме того, они все в шлемах и бронезащите, а значит нашли время заглянуть на склад и как следует прибарахлиться.
Это время дали им мы, да еще и дорогу расчистили!
— Стой, Егор! — Иррата схватил меня за руку, а потом заорал во все горло. — Равудаа! Иди сюдаа! Мы тууут!
Кайтерит повернул голову в нашу сторону, и я увидел так хорошо знакомую мне ухмылку. Сжал автомат покрепче, отгоняя желание садануть Иррату прикладом по затылку, чтобы он хлопнулся наземь без сознания.
Глава 20
Равуда смотрел на меня с обычной ненавистью, а за его спиной переминались выведенные им из концлагеря бойцы. Каким бы он ни был гнусным, жестоким и отвратительным ублюдком, я не мог не признать — он великолепный солдат и далеко не худший десятник.
— Повторяю, — сказал я. — Либо ты подчиняешься моим приказам, как все остальные. Либо… расстрел на месте. Мне плевать на то, что ты выше классом. Сейчас командую я.
По лицу кайтерита прошла судорога, он сделал такое движение, будто собрался броситься на меня. Но на плечо ему легла тонкая белая ладонь Молчуна, и тот что-то горячо зашептал в ухо Равуды.
— О да, да… — наконец выдавил тот. — У нас общий враг сейчас… Но…
Я поднял автомат, краем глаза увидел — то же самое сделали Макс, Везиг и другие. Эти бойцы прошли со мной через огонь и воду, и сейчас они не побоятся выстрелить в своих, если я отдам такой приказ.
А кроме того, Равуду не любят практически все, а кое-кому он лично насолил.
Приятно было смотреть, как кайтерита дергает, как он пытается справиться с собой. Несомненно, он все понимал, но поступить рационально мешали эмоции: ненависть, злость, жажда убийства.
— Ладно, командуй, — сдался он наконец, и Молчун убрал ладонь, отступил на шаг.
— Тогда до темноты отдыхаем. Фагельма, покажи им место.
Когда Равуда с остальными скрылись за тушей транспортера, я глубоко вздохнул и вытер со лба честный трудовой пот.
— Клево вапще, — сказал Макс. — Ты приручил тигра… Не верю своим ушам, ха-ха. Кстати, тут Ррагат кое-чего в кабине нашел, пока разборки шли. В ящике под сиденьями.
И он подал мне банку брианских «консервов», не маленькую, как были со слизью, а основательную, наверняка с целым обедом внутри.
— Сколько их там? Всем хватит? — спросил я, борясь с искушением выхватить ее и сожрать прямо так, не распаковывая; ага, надо отключить переводчик, пока не нужен.
— Хватит. Там Дю-Жхе все посчитал и начал выдавать.
Я сел на землю, прислонился спиной к твердому ребристому колесу, которое было еще теплым. Макс опустился рядом, крякнула крышка банки в его руках, и по лесу поплыл аромат сала.
Кишки у меня в брюхес остервенением ринулись друг на друга, донеслось их нетерпеливое ворчание. Я вскрыл банку, и понял, что передо мной брианский сухпай типа нашего, только немного по-другому упакованный: свертки из промасленной бумаги, банки из материала вроде коры.
— Дома никогда бы не подумал, что буду получать удовольствие от такого, вапще, — сказал Макс. — Мне было клево в Москве, думал, что всю жизнь там проведу… но какой же я был идиот, просто невероятный.
Я совал в рот куски мягкого, ароматного сала, жевал волоконца почти с остервенением. Запивать было нечем, но я в запивке и не нуждался, поскольку слюна текла настоящими водопадами. Заедал сало я хлебом — тонкие рассыпчатые кусочки с зернами и семечками, с ягодами вроде изюма и хрустящими штучками типа шкварок, только сладкими.
— Я ведь был женат, представляешь? — продолжал Макс, и я молчал, боясь сбить его неосторожным словом: он редко бывал таким, искренним, без смехуечков и дурацких фраз. — Только не понимал своего счастья, развелся… А потом совершил самую большую глупость в жизни, из-за которой тут и оказался…
Я слизал с ладони жирные следы от сала и принялся за батончики вроде шоколадных, но состоящие, судя по всему, из прессованного мяса.
Батончики были немного суховатыми, так что я перемежал густым желе из отдельной банки: хвойный привкус, даже что-то вроде игл внутри, но необычно и очень, очень сытно. Кормили аборигены своих бойцов как надо, и самое главное — их жратва годилась для нас, мы от нее не травились и усваивали нормально.
