Понятно же, что я ему на фиг не нужен. Он честно презирает меня, как и всех остальных коммунистов и варваров. Но ему необходимо поддерживать хорошие отношения с начальником экспедиции. И у него что-то определенно на уме.
Он неискренне пожелал мне скорейшего выздоровления. А потом приступил к делу.
- Как вы оцениваете важнейшую роль СОН и моего Института контакта на начальном этапе подготовки экспедиции? - зачитал он из блокнота, а потом нажал на кнопку на массивной авторучке с диктофоном.
- А вам зачем мое мнение? – удивился я.
- Вы должны подойти ответственно, - насупился лорд. - Ваш ответ будет включен в мемуары, которые я сейчас пишу.
Я нервно икнул. Мемуары! Представляю, кто там будет единственным достойным лицом среди собравшегося на борту корабля сброда. Ховард непритворно уверен, что именно его взгляд на события бесценен для будущих поколений.
- Мемуары - эта очень серьезная и ответственная работа, - принялся пространно разглагольствовать англичанин. - Требует навыков и способностей. Друзилла Блэйк сейчас тоже предпринимает попытки что-то написать. Мечтает стать знаменем феминистского движения во всем мире. Но она слишком глупа, чтобы осознать и описать события полно и объективно. Мы с вами вершим историю. И мы должны тщательно зафиксировать ее вехи.
Да уж, приехали. Австралийка и лорд пишут мемуары. Не отходя от станка, чтобы успеть раньше других. А чему удивляться? Когда нечего делать, а все вокруг работают и чем-то заняты, то пальцы так и тянутся к клавиатуре ЭВМ – писать мемуары о том, как ты спасал экспедицию и весь мир…
Вскоре я перестал представлять медицинский интерес. Добрый доктор объявил, что я здоров. И выпер меня из своих владений, вернув в привычную колею.
Вот только вернуться в нее просто так не получалось. Потому что в потайной каморке безопасников у нас с доктором состоялся важный разговор, но уже не как с врачевателем телес, а как с главным безопасником. И этот разговор представил факты в другом свете. Все было куда хуже, чем мы предполагали в начале.
- Наши инженеры и примкнувшие к ним ученые не понимают, на какой импульс вы напоролись при пустотной вылазке, - сказал Волхв. – Тут явная аномалия.
- Я тоже не понимаю, - развел я руками. - Удар был электрический. И мне было очень больно.
- Самое интересное, кабель, датчики и остальное оборудование, которое вы ремонтировали, работают как часы. Плазменный удар ушел целенаправленно в двух человек. Один из которых – Старьевщик.
- Ты видишь связь? – внимательно посмотрел я на угрюмое и усталое лицо Волхва.
- Наш контролер нестандартных воздействий засек всплеск.
- Что за всплеск?
- Сработал какой-то артефакт, - пояснил Волхв.
- Хочешь сказать, меня хотели убить?
- Не знаю. Мне кажется более вероятным, что на тонком плане сработало какое-то вольное или невольное намерение. И артефакт трансформировал гнев в Импульс. Источник мы не проследили.
- А что еще за артефакт? – поинтересовался я, ощущая, как на меня наваливается какая-то реально ощутимая тяжесть.
- Нечто далеко за пределами земных технологий.
- Изумительно! Значит, мало нам того, что Доппельгангер на борту. Так у него еще внеземной артефакт.
- Похоже, так, - произнес Волхв, и в его голосе прорезалась какая-то безысходная тоска.
- И кто владелец? Лорд Ховард?
- Я бы не был так категоричен. Может, и он. А, может, кто-то совершенно другой…
- Тогда надо дать врагу еще одну возможность проявить себя, - предложил я.
- Излагай план, - сказал Волхв.
- Да это не план. А просто шокирующий ход…
Глава 28
Все шло своим чередом. Корабль летел. Люди работали. В салоне трепались. Я уже настолько привык к этому ритму, что, казалось, так было всегда и будет впредь.
Однако наш полет к Урану уже перевалил за середину. И нервозность приближения к цели потихоньку начинала прокладывать дорожки в мое сознание.
На сей раз в салоне лорд, чем-то недовольный, весь в своих мыслях, насупился в углу. А словесная баталия разгорелась между нашим уже почти штатным агитатором Ваней Дорониным и нобелевским лауреатом Бартоном.
Надо отметить, что Ваня порой делал все, чтобы в своей непримиримости перегнуть палку. И вызывал этим искреннюю радость у своих оппонентов. Вот как сейчас.
Доктор Бартон по доброте душевной решил сделать комплимент СССР и объявил, что девушки в России, несомненно, самые очаровательные во всем мире. И что он постоянно бывает в Союзе. И с каждым годом девушки одеваются все ярче. Да и вообще, Москва начинает походить на нормальный западный город – с изысканно одетыми людьми, изобилием ярких красок и самых разных развлечений. Больше становится легкой беззаботности и праздника.
Может, астрофизик рассчитывал на какую-то ответную любезность от Вани, но тот надулся, а потом выдал:
- Вас это радует, а меня настораживает.
- Почему? – искренне изумился нобелевский лауреат.
- Беззаботность. Яркие одежки. Легкие развлечения. Тысяча и одно удовольствие маленького человека.
- Вы против, чтобы у маленького человека, каких в мире подавляющее большинство, были свои развлечения? – продолжал дивиться астрофизик.
- Когда упор делается на заботу о маленьком человеке, постепенно начинается отход от больших дел, - горячился Ваня, который еще находился в том возрасте, когда все вокруг черное или белое.
- Вас коробит, что люди ощущают радость жизни? – внимательно посмотрел на собеседника американец, отставив ради этого дела на деревянный столик бокал с какой-то зеленой жидкостью.
- Истинная радость жизни бывает только от созидания. Все остальное – праздность, которая легко превращается в эйфорию, - наставительно выдал Ваня. – А праздность как вода может подточить самые монументальные строения.
- Вы все ставите с ног на голову, - поморщился доктор Бартон. – Государственная система создана для человека. А не человек для системы.
- Буржуазная ересь! Они созданы друг для друга и неразделимы!
- Вот поэтому я вас и не люблю, - вздохнул лауреат. - Вы не любите человека, как такового, а любите только его функцию.
- А вы зато любите животное в человеке!
В общем-то, резон был в словах обоих. Сейчас советское общество входило в период расслабления. И, чтобы избежать издержек, умные головы в комиссии социального инжиниринга ЦК с утра до ночи ломают голову, как сгладить негатив.
Вообще, капиталисты отлично научились эксплуатировать созданный ими миф о том, что именно они заботятся о маленьком человеке, о его истинных телесных и психологических потребностях. И достигли в этом больших высот.
США со своими вассалами не вбухали столько средств в гонку вооружений, как СССР. С одной стороны им это вышло боком. Теперь Пентагон ничего не мог противопоставить Советской Армии. С другой – буржуи получили возможность бросить ресурсы на поддержание достаточно высокого уровня потребления, удовлетворение самых смелых запросов населения. «Любой каприз за ваши деньги».
И второй столп их манипулирования – свобода. То ли кто-то сильно умный и предусмотрительный просчитал гигантскую силу и притягательность порока. То ли само так получилось. Но ставка была сделана именно на это. Свобода разврата. Свобода удовлетворения самых низменных потребностей. Психостимуляторы. Фетишизация, когда главным становится погоня за все новыми и новыми вещами, определяющими статус. Ликуй, свободный человек свободного Запада! Это тебе не в СССР днем и ночью за колючей проволокой штамповать орбитальные боевые станции. Веселись! Отрывайся! Хапай вещи! Один раз живем!
Джина выпустили из бутылки. И ныне процессы в самих США шли жуткие. Пуританская мораль очень быстро выветрилась. Появилась новая политическая сила – Партия Свободы, которая потеснила классических, но безвозвратно устаревших, демократов и республиканцев. В основе идеологии ПС вовсе не свобода духа, а свобода сброда. Там собралась самая психованная и крикливая публика – гомосексуалисты, педофилы, наркоманы. Гедонисты. Сумасшедшие. Черные и белые расисты, притворяющиеся гуманистами. Фашисты, притворяющиеся либералами. Все те, кто настроены сгореть в огне противоестественных страстей. «Один раз живем!» Там целенаправленно использовали энергию темных человеческих страстей.
