пожаловать в Петербург.
Она решила держаться с ним сдержанно, что в целом было ожидаемо. Служа моей матушке, Феня была вынуждена общаться с остальными домочадцами и членами нашей семьи. Виктор, конечно же, здорово перешел границы, но Аграфена для себя решила, что это не должно стать препятствием ее службе.
И все же мы с матушкой отдельно распорядились, чтобы никаких поручений для Аграфены от Виктора не поступало. У них с отцом свои помощники. Тем более что Феня и правда не резиновая, нагрузка у нее была запредельной.
Светлейший князь взглянул на небо и улыбнулся.
— Всего триста километров разницы, а погода у вас здесь совсем другая. Мы уезжали из Гельсингфорса в проливной дождь и холод. А тут у вас почти что тропики!
— Едва ли такая погода будет баловать нас долго, так что, надеюсь, вы взяли теплые вещи, — ответил я и жестом пригласил прибывших следовать за нами. — Матушка ждет нас в особняке, поторопимся же.
— У нас все вещи теплые, — вздохнул Виктор. — А вот заиметь пару льняных костюмов по такой погоде нам бы не помешало…
Отец пристально вгляделся в лицо одного из охранников.
— Димсталь? Василий Димсталь?
Унтер-офицер в штатском поклонился светлейшему князю с едва заметной улыбкой. Конечно! Отец-то должен был многих знать в лицо. И пусть прошло пятнадцать лет, но кое-какие люди-то остались на своих постах.
— Димсталь к вашим услугам, Иоанн Карлович, — отрапортовал он, вытянувшись по струнке. — Счастлив снова видеть вас в Петербурге. Надеюсь, на этот раз вы здесь задержитесь.
— Идемте! — поторопил я, направляясь к вип-выходу. — Матушка повелела испечь ваш любимый ореховый торт. И ждать она не любит…
— Надеюсь, чай привезли?
— Обижаете, отец. Мы подготовились к вашему прибытию.
На самом деле готовились мы впопыхах. Срочно пришлось приводить в порядок некоторые комнаты, заказывать текстиль и прочие необходимые для комфортной жизни вещи. Не селить же хозяина дома в комнате для гостей! Все это требовало денег, а еще и все эти приглашения на приемы… Каждый выход все равно обходился в копеечку, особенно для женщин. А если приглашали на праздники, требовавшие подарков, то следовало приобрести что-то достойное…
Короче, в Выборге жить было куда экономнее. Да и в Гельсингфорсе, считавшемся глухой чухонской провинцией, тоже тратиться было особо не на что. А вот Петербург еще как проверял карманы и банковские счета на прочность.
Рассевшись по автомобилям, мы направились в сторону дома. Отец пожелал ехать с Аграфеной, а мы с Виктором забрались во второй автомобиль. Заодно князь попросил старого знакомого Димсталя сесть к ним — видимо, хотел поговорить с бывшим подчиненным, пока был в дороге.
Кортеж, сопровождаемый охранниками, выехал на набережную Выборгской стороны.
— Она меня простила? — задвинув окошко связи с водителем, спросил Виктор.
Я удивленно вскинул брови.
— Кто именно?
— Аграфена. И матушка, конечно…
— Не самая точная формулировка. Простить подобное нельзя, Витя, и ты это знаешь. Однако они любезно согласились не вспоминать об этом. Если, конечно, ты не напомнишь своим дурным поведением. К слову об этом. Как самочувствие, братец? Больше не было приступов?
Виктор покачал темноволосой головой.
— Нет, Леша. Ты, кажется, тогда все снял. Как стало легче, так и не возвращалось… А вы узнали что-нибудь о тех артефактах?
Я усмехнулся.
— Теперь этим занимаются вместе Третье и Четвертое отделения. Так что больше это не наша забота.
— Даже так? — искренне удивился брат. — «Тройка» — это же политические…
— Покушение на члена императорской фамилии — дело политическое. А от такого артефакта пострадал наш кузен, Александр Федорович.
— Ого…
— Ага.
Мы с матушкой в звонках и переписках лишнего не говорили и предполагали, что Федор Николаевич захочет скрыть инцидент с артефактом, по крайней мере от широкой общественности. Так что изумление Вити не было поддельным.
— А ты, Леш? Как ты в целом?
— Да что мне сделается… Вчера вот ходил на вечеринку к Салтыковым. Познакомился с нашей дальней родней, Павловичами.
— И как?
— Наследник — тщеславное малолетнее чмо. А вот девушки — приятные во всех отношениях красавицы.
— Это малолетнее чмо постарше тебя будет, — отозвался брат. — Что между вами случилось? Тебя непросто довести, чтобы ты повесил на человека ярлык.
— О, Павел Дмитриевич очень талантлив в этом вопросе. Доедем до дома — расскажу.
Дорога заняла совсем немного времени, и через пятнадцать минут наш кортеж уже заезжал во двор особняка на Большой Дворянской.
Слуги, прознавшие о скоро прибытии светлейшего князя, выстроились в два ряда возле входа, чтобы поприветствовать отца и наследника. Матушка и Татьяна тоже спустились — я отметил, что они особенно прихорошились.
— Ваша светлость!
— Иоанн Карлович!
Отец вышел первым и, заключив матушку в объятия, сдержанно поцеловал ее в щеку. Этикет, однако. Большего на людях позволять себе нельзя даже супругам.
Таня присела перед отцом в идеальном реверансе.
— Татьяна, — он взял за руки и жену, и дочь, чтобы вместе войти в дом. — Что ж, дамы, показывайте, как вы здесь все обустроили… Видит бог, я почти забыл, как здесь красиво…
* * *
Обед по случаю воссоединения семьи был домашним, но ни разу не скромным. Повара расстарались и завалили стол любимыми блюдами нашей семьи. А любили мы русскую кухню.
Отец обожал пельмени, поэтому их подали главным блюдом. Фарш из говядины и свинины, с лучком и перцем. Подавалось это все с деревенской сметаной — настолько густой, что ложка стояла.
Еще здесь были наши домашние соленья — огурчики, помидоры, черемша, маринованный чесночок. Не обошлось без блинов с разными начинками, игры, селедочки в масле, картошечки…
— Домашний самогон от егеря Михаила, — матушка жестом подозвала лакея, у которого на подносе красовался изящный графин с прозрачным напитком. — Твой любимый. Прислан специально по этому случаю.
— Балуете вы меня, дорогая Анна Николаевна… Но уважили, ох уважили, дражайшая супруга…
Отец у нас был человеком простых вкусов, что мне всегда в нем нравилось. Если еда, то сытная и домашняя. Если одежда, то удобная и их прочных тканей. Если алкогольные напитки — то домашний самогон от дяди Миши. Двойной перегонки, на родниковой воде, фильтрованный молоком. От такого не то что голова утром не разболится — там душу возродить можно.
Князь поднял рюмочку и обвел всех долгим взглядом.
— По какой бы причине не случилось воссоединение,
