Ознакомительная версия.
— У Большого не стыришь, — сказал Киндер. — Он сам у любого цыгана коня уведёт…
— Я же не «мыльную оперу» пишу, — обиделся Печкин. Но творческая мысль его уже помчалась стремительным домкратом: братья-антагонисты, разлучённые во младенчестве, борьба противоположностей; но, с другой стороны, зачем им враждовать, если они друг друга не знали? Нестыковочка получается…
Бармену надоела гнетущая тишина, он включил музыкальный центр, и запел Серёга Воркута, лично отсутствующий по причине записи альбома в знаменитой лондонской студии «Эбби роуд».
…Звенит на столах посуда.
Бармен, не надо сдачи!
Всеобщее восхищенье,
Всеобщая похвальба…
Осталась надежда — чудо,
Осталась вода — удача,
Остались патроны — везенье,
А всё остальное — судьба…
А кому нужна моя книга, подумал Печкин. Нет, раскрутить-то её раскрутят, но прибавится ли от неё в мире добра? Наверное, я слишком старомоден, раз думаю об этом. И даже смешон. Но ведь с появлением Белого в Зоне что-то изменилось. Конечно, бросить связчика и раньше считалось западло; но ведь нынче, случается, и чужих спасают! И даже гордятся: я Белого опередил! И собачатся между собой меньше! Это все ветераны отмечают. А Большой только уловил тенденцию и творчески развил… Превращает, так сказать, культуру отношений в цивилизацию…
…Нетронутых писем груда.
Нехитрый уют бродячий,
Предельное напряженье:
Выдержит ли резьба?
Выжил под Выбросом — чудо.
Вышел в Предзонье — удача,
Дожил до рассвета — везенье,
А всё остальное — судьба…
Опус мой забудут на следующий день. Против лома нет приёма: в одно ухо влетает, в другое вылетает. Но я всё-таки буду писать об этом, об этих простых вещах. Снова и снова. О чести, о совести, о милосердии. «А я всё твержу им, как дурачок: да не надо, люди, бояться!» Белого тоже дурачком считали, а он вытаскивал, кого возможно, из лап Зоны и не обращал внимания. Белый же смог. Значит, и я смогу. И любой нормальный человек сможет, если перестанет стесняться своей человечности перед жлобами и выродками…
— С лёгким паром! — сказал Киндер.
Печкин оторвался от возвышенных своих мыслей и поднял голову.
По лестнице спускались Белый и Синильга. Они смущённо улыбались, как нашкодившие дети. Сахалярочка куталась в махровый парижский халатище, спасатель был в белоснежном тренировочном костюме — только надписи «СССР» на груди не хватало…
Вдруг его счастливое лицо окаменело.
Пришелец открыл глаза и посмотрел на Белого.
Белый жестом отослал Синильгу наверх, и она подчинилась.
Белый развёл руки, показывая, что лучше бы всем присутствующим разойтись к стеночкам, — и сталкеры подчинились. Только Топтыгин возле стойки хотел что-то сказать, но Белый прижал палец к губам…
Пришелец встал и скрестил руки над головой.
Белый повторил его движение — или приветствие?
Никто из них не принял боевую стойку, но всем стало понятно, что сейчас начнется поединок. Без единого слова. Без угрозы. Без ритуала.
Печкин почувствовал, что не выйдет у него не только встать — вообще пошевелиться. Как тогда, перед химерой. Надо будет спросить у Белого, как вышло с химерой, почему она сгинула. Боже, о чём я думаю… Мыло прав — этот лжесектант не человек. Человек не может так быстро… Значит, и Белый — тоже?
Противники раскинули руки и пошли по кругу, как в греческом танце сиртаки — только двое из полагающегося хоровода, другие участники как бы подразумевались. Танцоры двигались всё быстрее и быстрее, пока не образовалась чёрно-белая лента, как в стробоскопе. По этой ленте ползли какие-то изображения. Змея, проглотившая собственный хвост? Монада Лейбница? Спираль ДНК? Партитура музыки Прокофьева к «Гамлету»? Именно эти железные аккорды звучали сейчас в голове журналиста. Интересно, все остальные тоже их слышат? Или каждому своё?
Страшный хоровод из двух танцоров стал сужаться к центру. Сейчас бойкие поселянки сойдутся — и с весёлым визгом отхлынут назад, отбивая свои дроботушки… Нет, при такой скорости стёрлись бы не только каблуки… Кто побеждает в этом вихре? И что считается победой? Мелькание чёрных и белых полос не позволяло отвести взгляд. Закольцованный штрих-код. В итоге кольцо должно стать серым… Примерно через вечность-другую…
Подняться Печкин не мог, но его страшно тянуло включиться в безумную круговерть, так ребёнку хочется сунуть пальчик в лопасти вентилятора — остановится или нет? Думалось журналисту, что именно там откроются ему все тайны и загадки Зоны, Именно там станет он самим собой…
И вдруг разом всё кончилось — и хоровод, и аккорды, и поединок.
Участники его лежали замертво на тех же местах, с которых начали движение. Только возле головы пришельца валялся медный чайник, и лицо незнакомца в чёрном было багровым — ошпарило его топтыгинским чайком-да…
А у Белого и лицо стало белым…
— Ништо, — сказал таёжник. — Они живут. Имя только паморки отшибло…
— Синильга, нашатырь и скотч, — скомандовал Матадор. — Не рыдай, всё в порядке. Киндер, когда ленту принесут — упакуй этого затейника… Мыло, взрыватель на поясе нажимной или дистанционный?
— Ще й таймер е, — сказал Мыло. — Три смерти у единому флакони… Ты шо — у хати його будэшь?
— Нет, конечно, — сказал седой сталкер. — Теперь отсоедини взрыватель и засунь ему в штаны. Надеюсь, взрывателя дяденьке хватит…
— Эй, — сказал месье Арчибальд. — Вы мне всё заведение разнесёте… Кишками уделаете…
Синильга тем временем хлопотала над Белым, совала вату. Печкин помог ей усадить Белого в кресло.
Усадили в кресло и ошпаренного незнакомца — примотали руки-ноги-талию.
— Месье Арчибальд, — сказал Матадор. — А лучше будет, если он во что-нибудь превратится? Помнишь ведь перевоплощение Душмана? Тогда вообще весь интерьер менять пришлось…
— Белый в себя приходит, — сказал Печкин.
— Эх, — сказал Киндер. — Сейчас начнётся: не мучайте его, мы и так в аду… Ты бы ему объяснил, Батюшка, что с антихристами не церемонятся…
— Так антихрист и смерти не боится, — сказал Батюшка.
— А ладно бы его с полотенцем спросить, — сказал Топтыгин. — Тогда и не нагрезим в избе…
— Как — с полотенцем? — сказал Матадор.
— А так, — сказал Топтыгин. — Палка да полотенце округ башки. И заворачивать, пока истоку не узнаем… Кара ему падёт нестерпимая, он и ответит про всё…
— Ага! — понял Матадор. — «Не сдавливай мне голову при помощи палки и верёвочной петли, о великий Ходжа Насреддин!» Гуманисты у нас в тайге живут, однако…
Ознакомительная версия.
