Они стояли неподалеку, возле входа в комнату, отведенную Пригоршне. Напарник – босой, в штанах и без рубахи – длинными руками обнял Марьяну, облаченную в короткий штопаный халат, а она прижалась к нему, подняв голову, ведь он был куда выше. Снизу вверх глядя на Никиту, девушка что-то шептала, едва заметно шевеля пухленькими губами. Он сначала слушал, а потом поцеловал ее, прервав на полуслове, и прижал к себе покрепче. Она обмякла, повисла в его объятиях; подняла ногу, так что халат сбился к бедру, согнула в колене, крепко обхватив ею напарника. Продолжая сливаться с Марьяной в страстном поцелуе, Пригоршня опустил руки пониже, и тогда она задрала вторую ногу, повиснув на нем.
Я поглядел вдоль коридора. На другом конце была дверь в спальню Злого, где он сейчас и почивал. А эти двое в порыве страсти собрались, кажется, прямо в коридоре… Во всяком случае, мне показалось, что дело к тому идет: Пригоршня уже сорвал халат с плеча Марьяны и, кажется, имел твердые намерения сбросить его со всего остального тела.
Дверь, из-за края которой я выглядывал, качнулась от сквозняка, дувшего с лестницы. Скорее всего, девица не тут ночевала, в каком-то другом доме – и, надо же, прибежала к Никите посреди ночи, в одном халате и тапочках, сквозь ураганный ветер, бурю, метель и грозы… И не закрыла, дура, входную дверь, которую вечером кое-как поставили обратно на петли, забив дыры фанерой.
Она задышала громче, с легкой хрипотцой – почти что заурчала, как кошка. Тем временем Пригоршня стянул халат со второго ее плеча, немного отстранился, привалившись к стене и поддерживая Марьяну под попку, дернул поясок, чтобы, так сказать, освободить тело возлюбленной от постылых одежд, препятствующих его, Пригоршни, серьезным намерениям. Вряд ли эти намерения можно было осуществить бесшумно, а ведь старый сталкер в любой момент мог услышать, что в коридоре происходит что-то необычное: сталкеры спят чутко, без этого в Зоне никак. Услышит – и выглянет. А характер у Злого крутой, это я успел понять. Схватит берданку, которая лежит заряженная на тумбочке возле кровати, да и прострелит напарнику голову. А потом и Марьяну прибьет, хотя ее-то мне как раз жалко не было.
Дверь опять качнулась, мягко ударила меня по плечу. Тем временем халат полетел на пол, и Марьяна повисла на Пригоршне – будто ленивец, обхвативший ствол дерева всеми четырьмя конечностями, – изогнув голую, поблескивающую в полутьме спину. Она откинулась назад, запрокинув голову и обратив лицо к потолку, а напарник, воспользовавшись этим, кое-как протиснул руку между нею и собой и вцепился в пояс штанов.
Ответственный момент. Я бесшумно шагнул назад, взялся за рукоятку и со всей силы дернул дверь. Раздался громкий стук – будто ее качнул сквозняк.
Быстро попятился, скинув рубаху, лег. Снаружи в это время донеслись аханье, шелест и тихий звук шагов. Щелкнул замок на дальней двери. Скрипучий голос Злого:
– Ты что там торчишь? Что это стукнуло?
– Да вот показалось, кто-то в коридоре есть, – это Пригоршня. – Вышел, вдруг эта… Шпион военных к нам залез.
– Какого хрена, объясни мне, малец, сюда шпион будет залазить?! Какой шпион, для чего, зачем? Ты что, идиот? А стучало что?
– Да дверь от сквозняка…
– Сквозняка… откуда сквозняк?
– Входная дверь, наверно, открыта. Кто-то вечером входил-выходил и забыл запереть.
– Ну так закрой ее! И спать ложись, завтра… сегодня у нас у всех будет тяжелый день.
Возмущенно бормоча сиплым голосом, сталкер убрался обратно, а напарник, судя по скрипу ступеней, спустился вниз. Видимо, Марьяны там уже не было, успела сбежать, напуганная грозным Злым: я услышал, как приглушенно стукнула входная дверь, лязгнул засов на ней, и ступени заскрипели вновь. Я к тому времени успел укрыться одеялом, лечь на бок и закрыть глаза. Дверь в комнату раскрылась.
– Ну и какого хрена?! – прошипел Никита, входя и затворяя ее за собой.
Я приоткрыл глаза, покосился на гостя и сказал:
– Ох уж эти женщины. И жить с ними невозможно, и пристрелить жалко.
– Чего? Ты думаешь, я типа не слышал, с какой стороны дверь грюкнула? Ну елки-палки, так меня не обламывали с тех пор, как Динка из «Штей»…
Я перевернулся на спину, подложив под голову руку, сказал:
– Злой бы вас услышал, если бы ты ее прямо в коридоре… И что бы он сделал, по-твоему?
Его лицо было красным, должно быть, это и вправду большое потрясение, когда в самый ответственный момент над ухом со всей силы ахают дверью о косяк и любимая сбегает, едва успев подхватить с пола халатик, как рыбка, которую уже почти вытащил на берег, но тут она сорвалась с твоего крючка.
– Что? Что б он сделал?! – напряженно зашептал Пригоршня.
– Да пристрелил бы вас обоих. Тебя первого, а потом и ее. Ее-то мне не жалко, а вот к тебе, друг мой, я успел привыкнуть, ты мне дорог как память о всех тех усилиях, которые я вложил в твое воспитание.
Это заставило его на некоторое время замолчать; любовная страсть постепенно выветривалась из мозга, и до Пригоршни, видимо, стало доходить, что я прав и минуту назад он находился не только на пороге оргазма, но и на пороге скоропостижной гибели от пули ревнивого старого сталкера.
– А она в меня втюрилась! – объявил он наконец, не найдя других возражений.
– Уверен? А по-моему… Ладно, не будем об этом спорить, партнер. Но я тебя от неминуемой кончины спас, так и знай.
– От кончины, да? В каком смысле? Химик, если припомнить все те разы, которые я тебе жизнь спасал…
– Ну так и давай не будем припоминать. Иди досыпай, рассвело почти. Злой прав: день сегодня тяжелый предстоит.
– Стрелять будем, да, – согласился он и вдруг ухмыльнулся.
– Ну, если будем стрелять, хотелось бы отдохнуть.
Он попятился, не прекращая улыбаться, спиной нырнул в дверной проем.
– Чего ты лыбишься? – спросил я, прикрывая глаза.
– Того, что ты мне завидуешь, Химик, вот в чем тут дело. Моей этой… молодости, красоте и…
– …И половому здоровью, – заключил я, вновь переворачиваясь на бок.
– Ага, ему самому. Завидуешь, ревнуешь к девчонке. А все одно не удалось тебе нам того… обломать. Ты что, решил, Марьяна только что сюда пришла? Она давно пришла, и мы в моей комнате уже два раза успели… Ха! – тихо добавил он и прикрыл дверь.
* * *
С утра мы ждали возвращения охотников и с места не двигались. Вернее, селянам – их, по моим подсчетам, в поселке осталось около десятка – пришлось трудиться с самого рассвета, расчищая завалы и пытаясь привести в порядок свои жилища. Но мы с Никитой сразу объявили, что пришли сюда не спины гнуть. Захватив оружие и раздобыв у Ильи Львовича бинокль, забрались на крышу трактира, чтобы наблюдать за окрестностями, не появятся ли военные или какое зверье. Крыша была наклонной, но по краю тянулась горизонтальная полоса жести метровой ширины, огороженная низкими столбиками с приваренной к ним трубой. Там мы и устроились, привалившись спинами к скату и свесив ноги.
