«Сброс», но ничего не произошло. Еще раз. И еще. Тишина. Только после четвертого нажатия телефон замолчал.
Я облегченно выдохнул и почти развернулся, чтобы сесть и наконец-то дождаться конца этой нудной поездки, однако взгляд зацепился за отражение. Я выглядел совсем не так, как раньше. Глаза словно принадлежали покойнику; они были холодными и ничего не выражали. И улыбка от уха до уха. Мне захотелось схватиться за голову, но я понял, что не могу пошевелить и пальцем. Тело словно начало двигаться независимо от меня, подчиняясь чему-то неизвестному. Моя рука поднесла телефон ближе к лицу и, медленно выбрав контакт «Элиза», нажала на зеленую кнопку вызова.
Я еще раз посмотрел на себя в отражении. Окровавленная физиономия смотрела мне прямо в глаза и улыбалась.
* * *
Первое, что я ощутил, – это вкус земли во рту, и земля сильно горчила. Зрение, слух и даже осязание еще не вернулись ко мне после недавнего забвения. Спустя секунды – или же десятки секунд – я наконец осознал, что лежу лицом в траве.
Я снова и снова жадно глотал воздух, пока не понял, что больше не лезет, а затем выдохнул. Потерев ладонями глаза, я заметил, что на запястьях не было узоров «Сдвига». Хорошо. Значит, смерть выключает все активные ауры. Можно было бы догадаться, конечно, но теперь знаю наверняка.
Сердце все еще трепетало, как лист на ветру, но на душе было относительно спокойно даже несмотря на разбитое состояние и тот факт, что меня пробудил кошмар. Жаль только, это спокойствие длилось недолго.
Сон – забвение. Ты засыпаешь, отбрасывая все проблемы, сбегая в спасительно комфортный мир иллюзий. Но затем приходит время проснуться. Ты открываешь глаза, вначале даже не до конца понимая, кто ты и где ты. Но затем, подобно лавине непрочитанных писем, скопившихся в электронном ящике, на тебя скопом начинает наваливаться осознание. Поток воспоминаний и тревог, с которыми ты засыпал, никуда не делся: он терпеливо стоял над твоей кроватью, дожидаясь утра.
Так было и в этот раз. Я лежал голой спиной на прохладной траве и глубоко дышал. Осознавал. Прозрение не принесло ни капли радости – только стыд и чувство вины. Эта мерзкая липкая смесь чувств становилась все более вязкой с каждым новым воспоминанием о недавних событиях. Один за другим образы резко возникали перед глазами застывшими во времени кадрами из памяти, перебивая собой мысли.
Воспоминание, как я иду к Элизе и Вульфрику полуголый. От стыда я скривил лицо и даже немного дернулся, словно увидел резкую вспышку. Интересно, что подумала сама Элиза? Наверное, была в ужасе от того, как выглядит ее будущий муж.
Да я уже не говорю о том, как себя вел. Конечно, ранение было серьезным, но вот так вот вырывать платок из кармана Вульфрика? Любой другой на моем месте после такого уже хвастался бы своей дерзостью рыбам на дне реки в ботинках из бетона. Наверняка он в ярости, считает меня теперь заносчивым малолеткой.
Отлично успокоил себя «Сдвигом». Еще пара таких спокойных моментов – и полетишь в психушку, Марк. Без обратного билета. Сколько раз я почти что прямым текстом оскорбил Вульфрика? Даже считать не хочу.
«Мой отец в курсе, что вы хотите разорвать помолвку?»
Это единственная фраза, которая не вызывала у меня чувства стыда. Все поведение моей суженой указывало именно на это. Хотя не стоило, наверное, говорить об этом в такой обстановке, ну да черт с ним.
«Хватит», – единственное, что ответил мне Вульфрик. Фраза эхом разносилось у меня в голове. Похлопал меня по плечу, как какого-то мальчонку. Сколько скрытой угрозы было в одном этом жесте! Одним словом и жестом он показал, чтобы я заткнулся наконец и не позорил себя дальше.
Но я не заткнулся. Я продолжил. Солгал Вульфрику, что мы с охранником заблудились, о том, что шли к автомату с едой, о том, что меня выкинули из окна.
Ведь понимал, что он не потерпит такого в собственной больнице. Что ему придется ответить на это хотя бы ради сохранности авторитета перед своими людьми. Уже не говоря о том змеином клубке из более мелких кланов, что вечно вьется под ним.
Я собственноручно ввел в заблуждение главу клана Белецких и натравил его на УБИ. Наверное, в каких-нибудь иных обстоятельствах таким можно было бы даже гордиться. Но вскоре ложь вскроется – и я представить не могу, насколько он будет зол.
Хорошо, что в итоге мне хватило мозгов свалить оттуда. Страшно представить, что бы я натворил, если бы мне дали добраться до Рубана и Баркер.
«Это был не я» – удобная, но увы, лживая фраза. Ведь я ясно помню свои мысли в тот момент. Они были моими. Но сейчас я их не понимаю. «Сдвиг» слишком опасен, это никакое не простое спокойствие.
И мне теперь расхлебывать эту кашу. Я даже не могу понять все те планы, что вертелись у меня в голове. Планы, которые меня, если честно, пугали. Они невозможны. Бессмысленны. Те выходки, что я творил перед Вульфриком, – просто цветочки по сравнению с тем, что я хотел провернуть в дальнейшем.
Но сейчас-то я понимаю, насколько безумными были идеи, что лезли в мою голову.
Какой же идиот.
Свернуть себе шею. Помню свои мысли, когда делал это. Меня раздражало раненое тело. Оно тормозило меня, поэтому я вспомнил свое больничное воскрешение и решил провернуть это еще раз. Я без лишних нервов вышел и хрустнул шейными позвонками. Да я себя сейчас чувствую так, словно от поезда в последнюю секунду увернулся. Конечно, хорошо, что теперь я убедился в правильности своих рассуждений, но от одного только воспоминания о том, как быстро мне удалось прикончить себя, волосы дыбом становятся.
А сейчас что? Возвращаться в особняк? Расхлебывать то, что заварил? Я даже не представляю, как это сделать, как себя вести по приезде. Меня сожрут и не подавятся. Ставки слишком высоки, а значит, нужно пасовать. В особняк Белецких мне дорога заказана, нужно отсюда уходить. Да так, чтобы меня не нашли. По крайней мере, не сразу.
Я поднялся с земли, посмотрел на серый от грязи больничный тапок, сосед которого потерялся еще во время падения из окна, и затянул потуже окровавленную больничную робу. Окровавленный платок и тапок засунул в небольшие боковые кармашки.
М-да. Найти бы одежду, иначе единственной толпой, с которой я смогу смешаться, будет разве что цирк уродов.
Телефона тоже нет. И я не понимаю, где нахожусь.
За черту города
