Ознакомительная версия.
Так что надо быть бдительным, не пить того, что она предлагает, и не есть. Вот к фляге на поясе она точно не подобралась, воды должно на некоторое время хватить. Не исключено, что несколько ночей нам ничего не угрожает: Энджи – сталкер неопытный, мы ей пока нужны. А когда начнутся хоженые относительно безопасные места, стоит удвоить бдительность.
Однако Энджи грустила у костра, обхватил колени руками, и не спешила выполнять функцию разведчика. Еще меня давно интересовало, почему не нашлось желающих усыновить такого милого ребенка.
В детдомах, как правило, остаются отморозки и инвалиды, на здоровых детишек всегда отличный спрос. Задавать такой вопрос я, естественно, не стал.
Никита подкинул в костер хворост – огонь зашипел, в мою сторону повалил густой дым, и я сместился, вгляделся в темноту, прислушался. Лес скрипел, шуршал и охал, возились грызуны, что-то щелкало и попискивало. Интуиция молчала.
Энджи оживилась, взяла приготовленный Пригоршней бутерброд, встала и протянула мне:
– Вот, возьми. Еще у меня есть томатный сок. Хочешь?
Я подобрался. Вот он, момент истины! Наверняка она берегла сок со снотворным или чем похуже для нас.
– Нет, спасибо, потом.
Она пожала плечами, достала из рюкзака тетрапак, разлила по стаканчикам сок, сразу же опустошила один и посмотрела с вызовом. Пригоршня взял свой, поднес к губам и собрался выпить.
– Никита, – напряженно проговорил я. – Иди сюда, там что-то есть!
Если он-таки соберется его выпить, придется вмешиваться прямо. Пригоршня отставил стакан, вскочил и метнулся к оконному проему.
– Что?
– Вон, там, в кустах, похоже, мимикрант, – проговорил я громко. – Пойдем, посмотрим.
– С ума сошел? – возмутился он.
Я шепнул на ухо:
– Сок не пей, там снотворное, понял?
На лице Пригоршни промелькнуло недоумение, но он все-таки сообразил, что надо делать:
– Давай посмотрим, а то ночью набежит, лучше сейчас его пристрелить, – и направился к выходу.
Энджи насторожилась, приготовила пистолет. Я зашагал за ним и, едва мы немного отошли от дома, прошептал:
– Не доверяй Энджи, ей нужно Зерно. Я не уверен, но лучше перестраховаться. Сделай вид, что выпил сок, а сам незаметно выплюни.
Он кивнул и сказал нарочито громко:
– Ну и глючит тебя, Химик, ха! Это ж кроты.
– Отбой тревоги, – сказал я, вернулся, отхлебнул из стаканчика, сделал вид, что проглотил сок, а сам выплюнул его, перегнувшись через оконный проем.
Пригоршня вообще не спешил, держал стакан в руках и смотрел на Энджи с тоской и подозрением. Надо отдать ей должное, играла она отменно. Или просто не следила за нами, благодаря чему Пригоршня незаметно вылил томатный сок за кучку кирпичей.
Девушка зевнула и принялась расстилать спальники, приговаривая:
– Чувствую себя сухофруктом. Утомил меня переход, пожалуй, посплю, – она чиркнула молнией, застегивая мешок, и демонстративно отвернулась к стене.
– Первую треть ночи дежурю я, вторую – Пригоршня, потом, Энджи, придется тебе, слышишь?
– Конечно, – пролепетала она и завозилась, принимая удобную позу.
Пригоршня улегся рядом, окуклился и тотчас захрапел. Я привалился к стене, не выпуская из рук винтовку. Костер прогорел, дымок вытягивало через крышу в кровле, алели угли, то там, то здесь вскидывалось пламя и сразу угасало.
Через провал в крыше я смотрел на облака, неторопливо наползающие на звезды, прислушивался к ночному лесу. Вдалеке выли то ли волки, то ли псы, ухал филин. Слава богу, мутанты не интересовались нашим убежищем.
Свой спальник я оттащил к другой стене, засунул туда рюкзак, отошел, полюбовался муляжом: похоже на спящего на боку человека. На верхушку рюкзака нацепил кепку, покосился на Энджи: вроде бы, она спала. Но даже если нет, лежа лицом к стене, не могла видеть, что я делаю. Даже если перевернется, не рассмотрит в темноте, когда окончательно прогорит костер.
Не прошло и пятнадцати минут, как она перевернулась на спину, но глаз не открыла. Неужели решила убрать нас сегодня ночью? До чего же не хотелось в это верить!
Дежурилось так спокойно, что клонило в сон, но сегодня, похоже, предстоит бессонная ночь. Когда веки начали слипаться сами собой, я растолкал Пригоршню, вывел на улицу и прошептал:
– Прежде, чем будить ее, поднимешь меня, понял? Не хочу я, чтобы она с двумя спящими наедине осталась… Мало ли. А вот ввести Энджи в заблуждение, чтобы она думала, что мы оба дрыхнем без задних ног, не помешает. Ты поспишь, я понаблюдаю, как она себя ведет, когда мы не видим. И не хочет ли, главное, нас поубивать.
Никита тяжко вздохнул. Я продолжил:
– Да, Никита, мне тоже этого хочется. Ошибиться.
Пришлось вытаскивать из спальника рюкзак. Срубило меня, едва я принял горизонтальное положение. Казалось, только глаза сомкнул – и Пригоршня трясет на плечо.
Титаническим усилием воли заставил себя сесть, потом встать. Свернул куртку, сложил, имитируя согнутые ноги, сунул в спальник, потом – рюкзак. Передавил его посередине – это видимость талии. Вместо головы – походный казанок с кепкой. Вроде, похоже на человека. Потянулся к винтовке и вышел из развалюхи в черноту, привалился к стенке и потер глаза, глянул в оконный проем: Никита пытался поднять Энджи, она стонала, отмахивалась, но в конце концов проснулась, отошла к стене и села на четвереньки. В тусклом свете фонарика не было видно ее лица, он позволял рассмотреть лишь силуэты предметов, и это хорошо.
Ощутив мой взгляд, она вскинула голову и пристально всмотрелась в черноту – я отпрянул. Зашуршал спальником Пригоршня и, пожелав Энджи спокойной ночи, засопел.
К счастью, между кирпичами в стене обнаружилась щель, через которую я наблюдал за девушкой. Она пересела под полудохлый фонарик, я присмотрелся и с удивлением обнаружил, что она переменилась, словно с ее лица содрали пленку легкой стервозности и смазливости, нос заострился, глаза стали стылыми, цепкими, но, несмотря на произошедшие перемены, Энджи осталась бесконечно печальной.
Она то и дело вертела головой, озиралась. Встала, протопала к окну, где я недавно стоял, выглянула, но ничего не увидела в темноте. Вернулась на пост, села, поджала ноги и обхватила их. Так она сидела с полчаса, будто восковая фигура. Сначала подумалось, что она заснула – открыты или закрыты глаза, было не рассмотреть. Но вот она завела прядь волос за ухо, покосилась на храпящего Пригоршню, перевела взгляд туда, где лежал муляж, изображающий меня.
Интересно, ей видно, что там – не человек? Если присмотреться, это нетрудно заметить: он не дышит, не сопит и не шевелится. Но я вообще не храплю во сне и почти не ворочаюсь, трудно что-либо заподозрить.
Встала, подошла к муляжу, огляделась. На душе похолодело, я осторожно поднял «глок», готовый взять ее на горячем. Но девушка не целилась в меня: дуло пистолета было опущено. Просто стояла, смотрела с тоской и шевелила губами, будто разговаривала со мной.
Ознакомительная версия.
