В его жизни были разбитные девчонки, осаждавшие училище, и хорошенькие девушки, которых полагалось проводить после танца домой, сделать обязательную попытку поцеловать, выслушать «ах нет» и, может быть, условиться о новой встрече. Тогда, в Канавине, он сильно увлекся Тамарой, но легко и свободно уступил ее Юрке, довольствуясь ролью шафера.
Лена ни на кого не была похожа. Своей красоты она словно не замечала, просто несла ее миру. Она была очень юной — вчерашняя школьница, восемнадцать ей исполнилось уже в группе — и вместе с тем рано повзрослевшая. Всеми любимая и очень одинокая — мама осталась в блокадном городе, об отце с начала войны никаких вестей. Сама отдыхала где-то на юге в молодежном лагере. Потом жила у родственников, которые слегка опасались ее дара. А однажды ее вызвали в кабинет директора школы, и молодой человек, к которому директор и бывший там же инквизитор обращались весьма уважительно, предложил обсудить планы на жизнь.
Планы у нее были просты и понятны — на фронт, куда ж еще. Юноша улыбнулся и предложил обсудить этот вариант немного подробнее и наедине.
Что именно говорил ей Трансильванец, Лена не рассказала. Получив аттестат досрочно — экзамены ей зачли автоматом, училась она хорошо, — в тот же вечер оказалась в компании своего будущего командира.
…В июне враг сумел сломать оборону и начал стремительное наступление. Трансильванец ходил хмурый, наконец сообщил, что тренировки придется закончить раньше, чем планировалось.
— Хорошо бы еще недели три-четыре, — вздохнул он, — но, увы, невозможно.
В последний день им закатили настоящий пир. На стол выставили припрятанное для особо влиятельных персон вино — добрый хозяин этого рая, завхоз Сергей Петрович, заявил, что пусть тузы сами о себе заботятся, а мальчики перед фронтом хоть настоящего «Шато Марго» попробуют.
Оценил вино по достоинству, кажется, один Трансильванец. Но все равно было приятно пировать в красивом зале, за столом, накрытым хрусткой белой скатертью. Владу было хорошо от того, что зажгли камин — для красоты, пахнет фруктами и цветами, а бокал в руке Лены искрится причудливой гравировкой. Хотя в тот вечер она была уже Зеркальцем.
Кто-то взял гитару:
Наплывала тень… Догорал камин.
Руки на груди, он стоял один,
Неподвижный взор устремляя вдаль,
Горько говоря про свою печаль:
«Я пробрался в глубь неизвестных стран,
Восемьдесят дней шел мой караван;
Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города,
И не раз из них в тишине ночной
В лагерь долетал непонятный вой.
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.
Но трусливых душ не было меж нас.
Мы стреляли в них, целясь между глаз».[11]
За окном густела бархатная темнота, когда музыка смолкала, оглушительно трещали цикады, тонкий месяц еле серебрился на небе, полном отборных звезд. И от того, что они знали — вернутся с войны не все, вечер был еще пленительнее.
Они ошиблись. Смерть их пощадила.
Этой ночью Зеркальце стала его женой. Не по паспорту, конечно, но это ничего не значило… А утром, на удивление серым после долгих солнечных дней, они уже грузились в машину, потом в самолет, уносивший их все дальше от горной сказки к будням войны. И дела им предстояли кровавые и страшные.
Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю.[12]
* * *
Эмиссар Барона покинул территорию гостиницы, где проживала большая часть обслуживающего персонала делегации, ровно в восемнадцать тридцать и под мелким холодным дождиком устремился к остановке автобуса. Транспорт в Республике, надо сказать, ходил точно по расписанию, и нужный автобус раскрыл свои двери в расчетное время.
Олег Павлович затесался среди людей, штурмующих двери, и протиснулся в центр тесного салона. Филер, разумеется, уже спешил к дверям и в последний момент сумел заскочить в автобус. Но на несколько драгоценных секунд он подопечного из виду потерял, чем тот не преминул воспользоваться.
Обычно в таких случаях применяли личину — меняли внешность. Но в первый же день Варан понял, что все филеры, приставленные к делегации, оснащены простыми, но крайне надежными амулетами, позволяющими распознавать морок. Поэтому, спокойно проехав пару улиц, Олег Павлович, как только автобус начал тормозить перед очередным ярко-зеленым павильоном остановки, сложил пальцы в один из жестов концентрации и пристально всмотрелся в пожилого мужчину, пробивавшегося к дверям. Моментально насторожившийся филер закрутил головой. Вышедший мужчина очень кстати раскрыл огромный зонт, полностью скрывший его от взглядов тех, кто остался в салоне, и двинулся в глубь квартала. Филер, придержав закрывающиеся двери, выпрыгнул следом.
Затея удалась.
Трюк был прост и изящен: если не можешь сменить облик сам, смени его другому. Амулет филера сработал, но поскольку был прост и незамысловат, то отреагировал на наиболее сильный источник магии — а им сейчас был мужчина, на которого эмиссар Барона наложил заклятие. Сейчас он с удовольствием наблюдал, как полноватый низенький топтун спешил вслед за блестящим от дождя черным грибом зонта.
Сойдя через две остановки, Олег Павлович перебежал через улицу и сел на трамвай, идущий к вокзалу. Предстояла ночь в плацкартном вагоне скорого поезда. Время, оставшееся до отправления, он собирался потратить на покупки необходимых дорожных мелочей в многочисленных лавочках, круглосуточно работавших в здании вокзала.
…Все прошло отлично. Попутчики оказались приветливыми, но неназойливыми, проводник — аккуратным и умелым. Свободных мест было много, но, разнося чай, проводник обмолвился, что набьется народ в основном в Синегорске, где поезд стоял двадцать минут. Так что больших перемен ждать не приходилось.
Лежа на верхней полке, Варан прислушивался к успокоительному перестуку колес, негромкому разговору командированных-полуночников и другим звукам, наполнившим полупустой вагон.
Закрыв глаза, он позволил ночным звукам превратиться в чуть слышный успокаивающий фон и принялся снова прокручивать в голове варианты использования троицы наемников, которые уже должны были ожидать его в Синегорске.
Каждый из них обошелся ему, точнее, казне Барона, в небольшое состояние, но Варан не жалел о потраченных деньгах.
Дело предстояло крайне опасное, фактически — самоубийственное, и найти подходящих людей для группы силовой поддержки было непросто. На такое могли пойти либо Фанатичные смертники, либо люди безнадежные: смертельно больные, прижатые долгами или угрозой семьям. Или тупицы, не понимающие, куда влезли. Профессионалы, которые обычно специализировались на выполнении рискованных заданий, послали бы его к черту, услышав всего лишь десятую часть того, что он мог сказать про шансы на благополучное возвращение. Силовая операция в центре Республики? Спасибо, без нас. Хорошо платите? Все равно не надо. Какая радость от крупной суммы на счету для мертвеца?
