сигара. Он всегда дымил как паровоз, когда придумывал очередную операцию. Лицо отца в свете темно-зеленой геометрики, вмонтированной прямо в стол, было мрачно и грозно — впечатление неотвратимости мести Горбатовых усиливалось стократно.
А их старый артефакт Земли совсем потускнел. Его исходная хранительница давно откинулась, не выдержав перегрузок, и кристалл начал быстро деградировать.
Попытки привить геометрике нового чуда или купить новый ничего не дали. Для первого нужны были знающие специалисты из ШИИРа, но эти негодяи наотрез отказались помогать. А вот покупка была запрещена на законодательном уровне: в Империи строго следили за перемещением особо сильных геометриков, а за попытку поискать счастья на черном рынке грозили вышкой и ссылкой для непричастных членов рода. Таковой можно либо заслужить, либо добыть в рейде. Однако найти артефакт с хранителем в Амерзознии — одна проблема, пленить его — уже вторая, а вот вывести еще сложнее, ибо монстров к нему тянет магнитом.
ШИИР и тут сказал им категорическое «нет», и поэтому отчаявшиеся Горбатовы обратились к сталкерам-нелегалам. Однако те так и сгинули в Амерзонии.
У них оставался один единственный вариант не потерять былую мощь, и он находился в Таврино.
С этими мыслями Родя присел на краешек кресла.
— Сегодня надо заканчивать этот цирк, — сказал папенька ледяным голосом и положил свою морщинистую руку на шарообразную поверхность артефакта. — Хватит.
Родя кивнул. А что ему еще оставалось?
— Скоро этого хлюста привезут сюда, и я сам им займусь, — продолжил отец, мягко поглаживая артефакт. — А ты вместе с парнями Тима поедешь брать Таврино. Завтра утром мы станем полноправными хозяевами поместья, и никакие сынки-племяша Онегина нам не помешают. Понял, Родя?
Он снова кивнул.
— Вот-вот. Подожди, как стемнеет, и выезжай. Я сделаю так, чтобы вся округа сидела тише воды, ниже травы. Ступай. И сделай что-нибудь со своим носом!
Кивнув, Родя вышел из кабинета. Отец сидел с телефонной трубкой у уха и куда-то звонил. Наверное старосте Таврино, чтобы не думал сегодня высовывать нос из деревни.
Этот хитрый жук все равно не рыпнется — невеста его сынка всегда была под рукой. Кстати… Где же сама Лизонька?
Роде вдруг очень захотелось выпустить пар. Но не успел он отыскать пугливую горничную, как оказался в руках маменьки.
— Родя, сынок! — забормотала она и, схватив сына в охапку, прижала его к своей пышной груди. — Что с тобой? Кто с тобой сделал это?
— Мама…
— Посмотри мне в глаза! Не лги матери, никогда не лги, Родя!
Не успел он опомниться, как она затащила его в ванную и вынула из носа вату. Кровь, словно приготовившись вырваться на свободу, обрызгала матушкино декольте.
— Лизка! Лизка! — закричала маменька. — Лиза!!!
Через минуту фигурка худенькой шатенки в белом фартуке показалась в дверном проеме. На щеке этой приживалки был свежий синяк — похоже, опять что-то разбила, дурочка. Но у маменьки не забалуешь.
— Чего встала⁈ Тащи аптечку, живо!
Лизка выбежала и через минуту вернулась с чемоданчиком. На ее стройной ножке сверкнул браслет, и это тоже была работа маменьки. Если приживалка сделает шаг за территорию поместья, за ней сорвется автомат Рекс. Он найдет ее даже в пекле.
Пока Родю приводили в порядок, он успел рассказать родительнице все свои утренние злоключения, обиды и невзгоды, не упустив и стычку с мерзкой японкой.
Кивая, маменька смахивала слезы, гладила Рою по голове и причитала:
— Не волнуйся, родной… Мы найдем их всех. Спустим шкуру, а что останется, скормим воронью!
* * *
Столкнувшись на пороге с парой ушастиков во фраках, грешным делом мне подумалось, это какие-то фокусы Метты.
— Невиновная я!
Я понял, но нелюди, прислуживающие в доме? В Петербурге это был бы нонсенс!
— Угу, помните того барона, который ушастика сделал шофером? А потом, как тот катался по центру Петербурга? Помните лица жандармов⁈ — вздыхала Метта, когда я передавал одному из камердинеров шинель.
— Как не забыть? Их обоих потом затаскали по судам за «нарушение общественного спокойствия», — припомнил я наши студенческие деньки в Питере. — Я еще помню табличку на воротах Летнего сада: «Собакам и нелюдям вход запрещен».
Тут мне на глаза попалась горничная-фокс — немного похожая на Тому, но с шерсткой чуть темнее. Она носила фартук с рюшами, косынку и длинные белые перчатки. А личико — прям с картинки. Впрочем, как и у всех девушек-фоксов, которые были весьма симпатичными. И в нужных местах.
А вот мужики у этого народа отчего-то вырастали в совсем нечто зверское. Тот же Яр еще милаха, а иной раз встречались и настоящие монстры. Отчасти это и объяснялось настороженным или прямо враждебным отношением людей.
— Прошу за мной, — улыбнулась горничная, и мы с ухмыляющимся Львом пошли по коридору.
А она и сзади была довольно неплоха…
— Это еще ничего, — тронул Ленский меня за плечо. — Видел бы ты новенькую, которая пришла еще утром.
В комнатах все было обставлено с военной неприхотливостью — никаких тебе дорогих картин, оранжерей, канделябров и сусального золота. Только строгое темное дерево, тяжелые гардины и одинокий портрет хозяина на лестнице.
— Какой серьезный мужчина, — заметила Метта.
Это да. Не знаю, как Ленский-старший выглядит нынче, но в молодости он был настоящий гусар. Усищи такие, что в дверные проемы он, наверное, пересекал боком. Метта рассмеялась в ответ на мою мысль. Да я, конечно, слегка преувеличил, но усы на изображении и вправду как коромысло.
Я уже хотел мысленно похвалить Ленского-старшего за отсутствие предрассудков, как увидел дворецкого из числа людей. А еще старушку-повариху на кухне минутой ранее, и она тоже была из человечьего рода.
— Увы, Илья Тимофеевич, выше камердинера даже ушастикам забраться невозможно, — вздохнула Метта. — Насчет еды, нелюди тоже табу.
Тут она попала в точку. Но все равно — дом, где прислуга почти полностью состояла из нелюдей, это, как ни крути, что-то новенькое.
Если Ленский-старший в самом деле такой старый ворчун, как о нем рассказывает Лев, то бурная протестная молодость, за которую он и загремел сюда, явно не прошла для него даром. Но даже с нынешним Императором любой столичный жандарм тут же посчитал бы старика опаснейшим смутьяном.
Многочисленные коридоры остались позади, и нас устроили в гостиной. Ленский со своими наглядными бутылками куда-то отлучился, Аки с мечом на коленях скромненько устроилась на диване, а я, плюхнувшись в кресло, попросил позвонить.
Телефон вынес дворецкий. На
