повелел, чтобы его препроводили к Тэре. Безмолвный, бесстрастный, Хэфер сопровождал отца. Берниба бросала на него пытливые взгляды, но спрашивать не решалась.
Он не сомневался, что действия Ануират не останутся без ответа, но сейчас ему было безразлично. Только Тэра имела значение. И даже та часть его, где обреталось притихшее пламя, не нашёптывала о мести и каре – только о ней, о той, кого он должен был сохранить любой ценой.
Двое Живых Клинков вошли в небольшой зал, ставший прибежищем Хэферу и Тэре, первыми – убеждались, что их Владыке ничто не грозило. Хэфер проскользнул за ними – слишком желал удостовериться, что с Тэрой всё было хорошо. Ничего не изменилось – она так и не пришла в себя, лежала на циновках прекрасная… и почти мёртвая, в окружении нескольких священных псов.
Сехир, охранявший бесчувственную жрицу, растерянно замер, во все глаза глядя на Живых Клинков – на тех, одним из которых ему еще недавно предстояло стать. Потом, опомнившись, он преклонил колени, приветствуя Императора, вошедшего следом.
– Стало быть, ты и есть тот защитник, – произнёс Владыка. – Особая судьба уготована тебе, Первый из будущих Восьми. Я благодарю тебя, Сехир, сын Бернибы и Анхэфа. И твоя община должна благодарить тебя за то, что не познает мой гнев в полной мере.
Сехир лишь ещё глубже склонил голову. Берниба, стоявшая на пороге, побледнела. Но когда она попыталась войти, попыталась обратиться к Владыке, тот не глядя приподнял ладонь, и Живые Клинки преградили ей путь. По жесту Императора Ануират учтиво выпроводили Сехира за дверь и закрыли её за собой, оставляя в зале лишь Секенэфа, Хэфера, Тэру и притихших псов. Царевич понимал: пока Владыка не прикажет, сюда не смогут войти даже старейшины.
Он смотрел на отца, инстинктивно заслоняя собой жрицу. По лицу Императора нельзя было прочитать эмоций, и даже Хэфер не знал сейчас, чего ждать, хотя лучше, чем он сам, отца знал разве что только дядюшка Хатепер.
– Ты вверяешь мне себя, но не её, – Владыка нахмурился. – Зачем тогда просил моей помощи?
– Только не навреди ей…
Секенэф шагнул вперёд, кивком велев ему отступить. Псы почтительно склонили головы. Хэфер подчинился, по-прежнему готовый ко всему. И пока взгляд Императора скользил по телу Тэры, ему казалось, что остановилось время и сама жизнь в нём замерла в ожидании.
– Безусловно, она прекрасна. Не телом даже, духом… Собачья царица, владычица чудес… избранница Ануи… – мягко проговорил Император, и на его лице отразилась искренняя печаль. – Время почти истекло, Хэфер. Страж Порога ждёт её.
– Отец…
– Подожди. Выслушай, что я должен сказать тебе.
Он посмотрел на царевича тяжело, словно готовился произнести приговор. Хэфер сжал кулаки так, что когти впились в ладони.
– Ты хочешь, чтобы я провёл ритуал крови, ввёл её в наш народ телом так, как она уже принадлежит ему душой. Но, Хэфер, ты знаешь сам, просто боишься признаться себе в этом знании: она не переживёт ритуал, и ваше нерождённое дитя – тоже. Удивительная воля держит её у Порога – воля её… и твоя. Я могу даровать ей только следующую жизнь как рэмеи. Это понимает и целительница, Берниба, – и потому не настаивает более на том, чтобы провести ритуал крови среди Ануират.
Что-то внутри Хэфера оборвалось. Он отказывался верить. Само его нутро выло раненым зверем, но не было слёз, как не было и простого осознания действительности. Не было даже ярости пламени – оно лишь слабо тлело внутри, обессиленное.
Всего, что происходило сейчас, просто не могло быть.
Секенэф сел рядом с Тэрой, коснулся её руки. Его взгляд был обращён в глубину.
– Ты любишь её, Хэфер, и она любит тебя больше, чем саму себя. Не всё так просто… Хатепер говорил с Минкерру, Первым из бальзамировщиков, – говорил о таинствах преодоления Порога и природе связи, протянувшейся между жрецом Ануи и тем, кого этот жрец вернул. «На что она будет похожа? – хотели мы знать. – Как будет звучать для них обоих?» И Минкерру ответил, что доподлинно не скажет никто. И всё же он был прав, – Император поднял взгляд на сына. – Звучание связи входит в резонанс с целью воскрешения. Цель подменяет собой жизнь. Струна связи может звучать как кошмар, от которого ты не можешь очнуться, – если бы тебя вернул к жизни колдун, жаждавший получить твои тайны даже с Западного Берега. Но твоя жрица полюбила тебя. И ваша связь звучит как нежная любовь, без которой ты как без воздуха. Хэфер Эмхет, – он выпустил руку Тэры, поднялся. – То, что ты испытываешь к этой женщине, возможно, лишь сон, последствие чуда твоего воскрешения, отражение её собственных чувств. Подумай об этом.
Хэфер покачал головой и с горечью усмехнулся.
– О вас с матерью говорили многое. Говорили, что ты сделал её царицей только лишь потому, что она очаровала тебя искусством Золотой, потому что была первой, кто разделил с тобой ложе.
От пощёчины клацнули зубы, но он выдержал гневный взгляд Владыки и договорил:
– Разве то, что говорили о вас другие, меняло саму суть ваших чувств?.. Чары Золотой… искусство воскрешения… Тэра – моя жизнь. Как и моя мать была жизнью для тебя, и после её ухода солнечная ладья зашла для тебя навсегда.
Взгляд Секенэфа смягчился, высвобождая живительное золото. Точно неведомый порог некоего испытания был пройден.
– Я… понимаю, – изрёк он наконец, кладя ладони на плечи царевича. – Я вижу истину за твоими словами. Но, Хэфер, она действительно твоя жизнь. Это не метафора. Нити переплетены слишком тесно… и если она уйдёт… Нет, этого… я допустить не могу, – тихо закончил он, обращая последние слова скорее к себе самому.
Безумная надежда развернула крылья в его душе.
Хэфер отступил, опустился на одно колено с достоинством, подобающим потомку Ваэссира, принимающему волю своего предка.
– Я сделаю всё, что угодно, всё, что прикажешь, и что будет мне по силам… Только спаси её.
– Всё, что угодно… – медленно повторил Секенэф. – Боюсь, ты откажешься от своих слов, сын… Я могу повернуть ритуал крови так, чтобы сохранить их обоих. Тэра станет рэмеи и войдёт в наш народ. Она будет одной из величайших жриц, каких только знала наша история.
– Это… возможно? – потрясённо прошептал Хэфер. – Ты ведь только что сказал, что…
– Войдёт в наш народ в этом своём воплощении, – уточнил Император. – Есть то, что почти никогда не делается, ибо жизнь Владыки принадлежит его земле и его народу. Последней, кто решился на такое, была Владычица Хатши – чтобы её избранник, Сенастар, наверняка пережил трансформацию. Я сделаю это. Я… проведу
