три сотни лет скинула, ух! — взвизгнула она, довольной кошкой впархивая в комнату с кружкой дымящегося кофе.
Обрывки окровавленной ночнушки девушка скинула в задней и теперь упруго шагала обнаженной по брызгам крови на половицах. Ни синяков, ни ссадин, только потеки крови и слипшиеся волосы, отброшенные сейчас назад и сколотые заколкой-крабом, напоминали о кровавом безумии. Красивое точеное лицо нетронуто, хотя улыбка выходила жутковатой — многие белоснежные зубки не до конца вылезли из десен. Она заметила мой взгляд и подмигнула:
— Вырастут. За полчасика. Плоть быстро затягивается, с костями посложнее, но тоже не трудно, а зубы почему-то дольше всего.
Она поставила кружку на стол, грациозно присела на корточки и заскользила руками вдоль моего измученного тела. Волны тепла выгнали боль и спазмы. Последними ведьма размяла мои кисти, и я понял, что кости целы и невредимы. Расслабленно вытянулся на полу, с ужасом ощущая что-то вроде благодарности к ней. Марина хмыкнула и поставила на пол рядом со мной чашку кофе.
— На, пей, тебе тоже нужно. Сам-то почти выше головы прыгнул. Шутка ли, ты ж никогда никого так не трахал, — она уселась на пол, прямо на брызги крови, и привалилась спиной к шкафу. — Ничего, тут привычка просто нужна. Привыкнешь.
Я тоже сел, взял кружку, сделал пару жадных глотков. Ярость, боль, стыд, вожделение — все улетучилось, испарилось в мучительном финальном взрыве. В душе было пусто.
— Ты ведь специально провоцировала. Зачем?
— Люблю я так. Боль и наслаждение на контрасте ярче, а обычный секс приедается за столько лет. Тебе же тоже понравилось.
— Тебя вообще можно убить?
— Конечно, а как же. Всех можно. Хочешь знать как?
— Хочу, — не раздумывая ответил я.
— Нууу, добрый молодец, смерть моя в золотом ларце, в хрустальном яйце, на конце иглы серебряной. Ларец тот в утке, утка в зайце, заяц в щуке, щука в… ээээ, ну не знаю, в верблюде, что ли… А верблюд тогда в ком, он же здоровый… — Марина притворно задумалась, уперев палец в лоб.
— Издеваешься, — опустошенно вздохнул я и глотнул ещё кофе.
— Конечно, а чего ты глупости спрашиваешь? Имя тебе истинное скажи, как убить скажи. Может, тебе ещё ключ от квартиры, где деньги лежат? Пей давай, и убираться будем. Пахнет, — она сморщила тонкий носик. — В запале-то оно только раззадоривает, а сейчас, пока сытая — ни к чему. Да и беспорядок.
Я выплеснул почти полную кружку обжигающе горячего кофе ей в лицо и вцепился в волосы. Выволок визжащую и упирающуюся девушку в заднюю и принялся методично бить виском об угол подтопка. На третьем ударе услышал то, чего ждал — хруст височной кости. Руки и ноги Маринки хаотично задергались, она забилась сильнее прежнего, но я продолжал молотить её головой об угол печи, сминая и кроя череп, пока кровь не брызнула мне в глаза, заставив зажмуриться и сморгнуть.
Марина все так же сидела возле шкафа и весело смотрела на меня, горячая кружка кофе жгла мне руки. Почти полная.
— Отвел душу? Хватит уже, Вить, я пока не хочу играть больше. Ты и правда хорош, сытая я сейчас. Завтра, может. Допивай давай, убирать надо, пока не засохло.
— Голову заморочила?
— Ну не череп же опять заново лепить после наших игр. Да и ты свалишься, даже породистого жеребца можно насмерть загнать, уж поверь моему опыту. Пойду, воды с тряпками принесу.
Мы прибрались в передней. Последние капли злости и воли выплеснулись на бесплодную попытку размозжить ведьмину голову о печь. Я апатично елозил тряпкой по полу и выносил тошнотворную багровую воду за ворота, в указанную Мариной канаву, а она водила ладонью над брызгами на стенах и что-то еле слышно шептала. Тихий шепот звучал оглушительно. От него болели уши, мерцали и тонко пощелкивали лампочки, в комнате становилось темнее. Тени наливались чернильной густотой, начинали жить своей жизнью и тоже что-то шептать. Но брызги исчезали, как не было. Когда я спросил, нельзя ли так же убрать и кровь с пола, она посмотрела на меня, как на идиота.
— Тут не меньше литра, Вить. Литр ведьминой крови им скормить, ты хоть представляешь, что тут начнется? Хотя откуда. Не стоит, в общем. Воду смени.
Потом мы смыли с себя кровь и грязь в темной тесной и холодной бане. Воду в котле она подогрела ещё одним оглушительным шепотком, от которого с тонким печальным звоном перегорела и треснула маленькая лампочка. Пришлось открыть дверь в предбанник и мыться в падающем оттуда тусклом свете. Я вдруг заметил, что почти не боюсь древнюю тварь в обличье прекрасной женщины. Привычно полил ей на волосы из ковша, когда она попросила. Бордовая мутная вода убегала во тьму между досками.
Спать я пошел к себе. Марина, к моему удивлению, не возражала, махнула ладошкой, пожелала спокойной ночи. Дорогу нашел без проблем, ни разу не наступив в невидимые в темноте лужи. На удивление сил тоже не оставалось, да и нужно ли было удивляться? Уснуть, конечно, не мог, сидел в темной передней, не включая свет, слушал скрипы и шорохи дедовского дома, вспоминал жену, набирался ярости и решимости. Набрал с трудом — после того, что творилось ночью в доме ведьмы, накатила апатия.
Утром пошел к участковому. Тут, в Речицах, несмотря на близость райцентра, ещё остался такой анахронизм, то ли как дань традиции, то ли как косяк бюрократический системы. Сейчас на этом посту числился молодой и немного наивный паренек Коля, но я называл его Николаем Михалычем, чем расположил к себе. Вряд ли он что-то понял из моих сбивчивых, наполовину выдуманных на ходу объяснений. Но мое состояние, видимо, убедило его, что нужно, как минимум, меня сопровождать, от греха подальше. Несмотря на ранний час, одет он был по форме и даже не забыл нацепить табельный «Макаров», на что я, собственно, и рассчитывал. Значит, восемь патронов. Надеюсь, хватит.
Она встретила нас у крыльца и весело позвала в дом, подмигнув мне. Наверное, только тут я начал подозревать, что все пойдет не так, как я хочу, но останавливаться было поздно. Мы прошли в переднюю, Марина села за стол, пригласила нас с Колей, но я остался стоять.
— Я, если честно, не очень понял, — участковый аккуратно положил фуражку перед собой. — Вы, Виктор Олегович, в чём гражданку Воронину обвиняете?
Воронина. Я только сейчас услышал её фамилию. Полгода спал с ней, убил даже, а фамилию узнал от участкового. Дурак.
— Она убила мою жену и дочь, — почти неважно было, что я сейчас скажу, нужен
