Дон улыбнулся, не зная, что бы еще такого сказать. Даже странно, обычно он легко находил общий язык с кем угодно, от таджикского дворника до примы «Ла Скала».
Старичок просиял.
– Чрезвычайно приятно познакомиться, сударь! Смею надеяться, вы пьете кофе по-провански?
Кофе по-провански Дон ни разу не пробовал, но все равно кивнул:
– Если это пахнет кофе по-провански, то конечно!
Старичок просиял еще, покивал, тихо пробормотал по-французски о хорошем аппетите растущих детей и засеменил на кухню, откуда плыли манящие ароматы кофе, сдобы и жареной ветчины. А Дон недоуменно оглянулся на Киллера.
Тот, с неменьшим недоумением разглядывая отстиранные и отглаженные джинсы – те самые, вчера залитые пивом, – пожал плечами.
– Сосед сверху. Профессор на пенсии. То ли лингвистики, то ли кулинарии, я не совсем понял. Он такой… ну… одинокий.
Джинсы Дона, толстовка и даже носки с армейской аккуратностью были повешены на спинку того же стула, что и одежда Киллера. Такие же чистые, отглаженные и едва уловимо пахнущие лавандой.
– Э… у тебя что, домовой?..
Дон не удержался, понюхал толстовку и оглядел наконец комнату. Чистую. Аккуратную. Без малейших следов вчерашних посиделок.
Кто?.. Как?..
Ведь не было никого. И никто не шумел. Дон бы обязательно услышал и заметил, он всегда спит чутко. Даже когда мама заглядывает проверить, уснул ли он и выключил ли комп, просыпается. А тут…
Мистика.
– Наверное, Франц Карлович прибрался. Он такой… чистоплотный, да. Кажется, он меня немножко усыновил. Или увнучерил. – Киллер вздохнул и сделал круглые жалобные глаза. – Ну не могу ж я его прогнать? Это невежливо.
У Киллера забурчало в животе, намекая, что не только вежливость тому причиной.
– Я б тоже не смог, – хмыкнул Дон. – Такие запахи!
Полсекунды они смотрели друг на друга, а потом дружно засмеялись и так же дружно ломанулись на кухню, как настоящие вежливые юноши.
Завтрак, накрытый на две персоны, пах так, что Дон мигом забыл и про мистику, и про все на свете… то есть почти забыл. Потому что старичка-профессора на кухне не было. Испарился.
– А где Франц Карлович?
Очень хотелось проверить в кладовке и за занавеской, но там тоже никого не было, совершенно точно. Только на столе, прислонившись к кофейнику, сидела кукла: сантиметров двадцати, с фарфоровым личиком и одетая в платье с турнюром по моде позапрошлого века. Глаза у куклы были зелеными и лукавыми, а в руках она держала кружевной зонтик.
Киллер виновато вздохнул и развел руками.
– Наверное, ушел. Он иногда забывает попрощаться.
И поздороваться тоже, подумал Дон. Странный товарищ. Исчез, даже дверь не скрипнула. И вообще, чтобы старичок – и упустил случай рассказать молодежи о былых временах?
Он только хотел спросить Киллера, часто ли Франц Карлович вот так берется неизвестно откуда и пропадает не пойми куда, как скрипнула входная дверь, а к ароматам кофе, сдобы и ветчины добавилось что-то еще орехово-мускатно-обалденное, да такое, что Дон забыл все свои вопросы и обернулся.
На пороге кухни снова стоял смущенный донельзя старичок, держа в руках блюдо с пирогом. Пышным, румяным, источающим неземные ароматы.
– Я вот, судари мои, пирожок утром испек. Бессонница, знаете ли.
Дон с Киллером, не сговариваясь, засуетились: поставить еще один прибор, пододвинуть стул для профессора. Ну в самом деле, не прогонять же дедушку!
На вкус пирог оказался еще лучше, чем на запах. Дон с Киллером так им увлеклись, что едва не опоздали в школу. Тем более что профессор кулинарии – а может, и целый академик, такие вкусности творит! – смотрел на них умиленно, подкладывал добавки и выглядел совершенно счастливым. Он немножко расспрашивал их о школе, немножко вздыхал о своих внуках во Франции и даже рассказал, на диво коротко, о медалях.
Дон даже не особенно удивился, когда услышал о французском Сопротивлении. Милый домашний старичок вполне мог в молодости быть отчаянным партизаном и пускать под откос фашистские поезда. Или сыпать эсэсовцам в ароматный кофе цианистый калий.
Хоть роман о нем пиши.
Но роман писать было некогда. Успеть бы на первую пару!
Не успели.
Подъехали к школе, когда звонок уже прозвенел.
Из окна актового зала на рык байка выглянула Филька, свела брови и буркнула что-то неласковое.
– Распнет или сварит в кипятке, как думаешь? – задумчиво спросил Киллер, пристегивая байк к велосипедной стойке.
– Скорее испанский сапожок или нюрнбергская дева, – так же задумчиво отозвался Дон. – Мы на первую репетицию опоздали, это вам не революция, это серьезно.
Первая пара была Филькина. В расписании она значилась литературой, причем иностранной и факультативной. Но Филька предпочитала делать практические занятия «для лучшего усвоения материала», а что может быть лучше для изучения Шекспира, чем постановка «Двенадцатой ночи»?
Филькины закидоны с добровольно-принудительным театральным кружком одобряли далеко не все. Повелительница Тьмы снисходительно пожимала плечами и не советовала своим биоклассам тратить время попусту. А товарищ Твердохлебов при упоминании Шекспира морщился, словно лимон откусил. На его взгляд, не было на свете более бесполезного дела, чем театр…
– …еще бесполезнее только музыка, – продолжил Дон посвящать Киллера в школьные реалии. – Это ж о нашем Твердохлебове классический ужастик, ну, знаешь? Когда к нему на занятия заглянули и попросили пюпитр. «Кто здесь Пюпитр, выходи!»
Оба заржали, и ржали ровно до тех пор, пока со школьного крыльца, где обычно на переменах курили пролетарии, не раздалось:
– Здорово! – вежливость, совершенно несвойственная Поцу, вмиг сбила с Дона все веселье, зато вскипятила адреналин.
Оборвав смех, он глянул на Поца, который вместо привычной презрительно-зверской рожи пытался изобразить улыбку, и его свиту.
– Здоров, – нестройно поддержали фюрера Димоно-Колян, с не менее перекошенными непривычной любезностью рожами.
Ариец тоже пролаял что-то похожее на «хай», к которому очень просилось «майн фюрер». Сегодня он снова был штандартенфюрером СС кирпичноликим, что совершенно не вязалось с показным миролюбием Поца. Судя по виду Арийца, намечалась драка, причем прямо сейчас. Но Поц же не такой придурок, чтобы лезть на рожон под окнами Повелительницы Тьмы! Да и лыбиться при этом вовсе не обязательно. Все страньше и страньше, как сказала бы Алиса. А вот Витька в свите Поца уже не было, как, впрочем, и вчера в переулке. Раскол в рядах, что, несомненно, плюс.
Все это подумалось ровно за тот миг, что понадобился на вежливо-нейтральное «привет» – и пройти мимо, в школьные двери. Киллер тоже поздоровался, так же подчеркнуто нейтрально, и только внутри школы выдохнул, одновременно с Доном.
– Дерьмо, – буркнул Дон, передергивая плечами. В дружелюбие Поца он не верил ни на грош, и чем старательнее тот лыбился – тем сильнее хотелось его
