вёл себя не так.
Тихонько сидел у окна и сосредоточенно смотрел на парящий над партой карандаш.
Маша даже подумала, что ошиблась. Просто похожий пацан, не Васька.
Тот и минутки спокойно посидеть не мог.
Дойдя до гулкой лестницы, Маша остановилась.
Вниз, или вверх? Где больше шансов отыскать Мишку?
В их детдоме было так: на первом этаже — столовая, спортзал, актовый зал, библиотека, кинотеатр… На втором — классы, на третьем — спальные комнаты и игровые.
А в питерской школе — наоборот. Актовый зал и столовая располагались на третьем этаже, а классы — на первом и втором. Спален там не было, только кабинеты завучей и директрисы.
И всё-таки она пошла вниз.
Почему-то казалось, Мишка должен обретаться именно там.
Маша вздохнула: вот была бы у неё шоколадка! Можно было приманить Мишку, как щенка…
Он сам хвастался, что запах шоколада учует на каком угодно расстоянии. Даже за километр.
И тут на лестнице послышались шаги…
Маша остановилась.
Шаги принадлежали взрослому — они были шаркающими, тяжелыми. И какими-то неровными…
Судя по звукам, он поднимался ей навстречу, а спрятаться было негде — лестница была гола и пуста.
Сердце забилось глухо, ноги сделались ватными.
Сначала Машу удивило то, что она не видела здесь ни одного взрослого — высокая девочка Эльвира не в счёт.
В детдоме, да и в питерской школе, взрослые шныряли постоянно, шагу нельзя было ступить, чтобы не почувствовать требовательный строгий взгляд.
Дома она всё время ощущала присутствие тётки. Даже когда та уходила в институт, читать лекции, Маша постоянно чувствовала её взгляд. А ещё были запах сигарет, разбросанные тут и там взрослые вещи…
Здесь было не так.
Маша уже привыкла, что никто за ней не следит, и ничего не боялась.
Но теперь, услышав зловещие шаги, девочка запаниковала.
А потом стремглав, но при этом как можно тише, бросилась наверх, туда, откуда пришла.
Подниматься пришлось на два пролёта, и спрятавшись за портьерой, она никак не могла успокоить дыхание.
Казалось, свистящие вдохи и выдохи разносятся по всему этажу, обладатель неровной походки отыщет её по этим звукам, рывком отдёрнет портьеру и как закричит…
Что он будет кричать, Маша придумать не успела: шаги удалились по лестнице наверх.
Пронесло, — выдохнула она и осторожно выглянула из укрытия.
Может, пойти за этим взрослым?
Нет уж, гештальты надо закрывать. Собралась идти вниз — значит, вниз.
Платон Федорович вошел в спальню девочек на втором этаже, в которой разместили и новенькую.
Здесь за девочками следила Эльвира — уже подросток, она проходила «особую программу» перед телевизором.
Директору интерната нравилась Эльвира. Не по годам фигуристая, с большими карими глазами и красивыми каштановыми волосами… Глядя в пустоту, сейчас она напоминала большую взрослую куклу.
Или куклу для взрослых.
Протянув руку, Платон Фёдорович притронулся к груди девочки. Под мягкой тканью комбинезона она была по-молодому упругой и нежной.
Другие девочки на них не смотрели, поэтому он не отказал себе в удовольствии немного помять пальцами эту молодую упругую грудь.
Но приказ ТОГО человека бил набатом в ушах, ему невозможно было сопротивляться.
— Эльвира, — позвал Платон Федорович.
Девочка очнулась. Посмотрела на директора и неуверенно улыбнулась.
— Где Маша? — спросил Платон Федорович, указывая на пустую кровать.
Эльвира никак не отреагировала.
Он разозлился, хотел закричать — временами его дико бесила покорность, безволие этих детей. Так и хотелось взять их за плечи и хорошенько встряхнуть.
Пусть испугаются. Пусть закричат, заплачут — сделают хоть что-нибудь.
Но Платон Фёдорович сдержался.
— Это для их же пользы, — напомнил он себе в тысячный, наверное, раз. — Так нужно для Дела.
— Где новенькая? — перефразировал он вопрос и указал на пустую кровать. — Ты должна была за ней присматривать.
— Я не знаю, — губы девочки побледнели, взгляд сделался затравленным. — Она была здесь, спала после Сеанса. Я не знаю.
— Ничего страшного, успокойся, — поспешно сказал Платон Фёдорович. — Ты ни в чём не виновата. Отдыхай.
Девочка сразу выключилась: взгляд расфокусировался, руки безвольно упали.
И это к лучшему, — убеждал себя директор интерната. — Страшно представить, что бы было, если б все эти дети принялись носиться, баловаться, кричать…
Я бы просто сошел с ума.
Несомненно, СЕАНСЫ — благо.
Платон Фёдорович покинул спальню.
Нужно отыскать новенькую — да, лучше называть её так.
Маши Кукушкиной больше нет. Есть новенькая.
Как только она пройдёт СЕАНС, ей дадут порядковый номер и всё наладится.
Взвалив на плечо одного из рептилоидов, я направился к будочке, свободной рукой доставая ключи.
Не помню, когда я успел сунуть их в карман. Видать, инстинктивно. Чтоб не потерять в потасовке.
Алекс тем временем направился к дому…
— А вы куда?
Шеф полуобернулся, посмотрел на мою ношу и бросил:
— Ты же у нас переговорщик.
— Ладно, — и всё равно я растерялся. — Но?..
— Полиция, мон шер, — Алекс говорил раздраженно, как с ребенком. — Кто-нибудь обязательно стукнет, что слышал выстрел.
Он прав. Я и сам мог об этом подумать.
У нас тихий респектабельный район, здесь даже петарды взрывают только на Новый год.
Котов разозлится. Он же думает, что всё у нас отобрал.
Алекс скрылся за углом дома, а я невольно бросил взгляд на соседский особняк. Если девчонка опять торчит в окне…
Слава Богу, её там не было.
Аврора Францевна приняла меры.
Над головой, коснувшись волос, пронеслась летучая мышь.
Странно. Середина ноября, обычно мыши в это время уже спят.
Отперев дверь, я шагнул в затхлое пространство будочки. Поискал выключатель, под потолком вспыхнула голая стоваттная лампочка.
На полу лежал толстый, как ковёр, слой пыли.
Помещение было абсолютно пустым.
Грибы, водочка… — пробормотал я себе под нос и усмехнулся.
Он почуял.
Алекс почуял, что на участке кто-то есть и отправил меня разобраться.
Любопытно. Стало быть, моими стригойскими способностями, перенятыми со второй меткой, он пользуется лучше, чем я.
Да я бы их тоже почуял. Если б не был так занят другими вещами…
Слабое утешение.
Обыкновенно враги не ждут, пока ты станешь посвободнее и не сосредоточишься.
Сбросив тело в пыль, я пошел за следующим.
Рептилоид уже пришел в себя и скрёб чёрными когтями по шее — пытался сорвать верёвку.
Чуток её затянув, я взвалил на плечи сразу двоих, затем вернулся за последним.
Этот не подавал признаков жизни.
Голова его, застигнутая в процессе метаморфозы, уже была похожа на человечью, но с острыми, словно заточенными зубами и чешуёй. На месте ушей были аккуратные дырочки.
Сюрреалистическая картинка, я вам скажу, эдакий современный Фантомас.
Придавив пальцами подключичную ямку, я попытался нащупать пульс… Но тут же бросил своё занятие: у того, кому только что сломали шею, пульс обычно не прощупывается.
Когда ж это я его?..
Перед глазами, словно вспышки, промелькнули отдельные фрагменты драки.
Это тот, что воткнул мне нож в спину, — сообразил я.
Кстати, — заведя руку назад, я нащупал ребристую, но скользкую от крови рукоять. Осторожно потянул…
Звук был точно такой, какой бывает на кухне, когда хозяйка разделывает свиную лопатку.
Рубашка, джинсы, всё было влажным, даже в ботинки натекло. Я поморщился.
Нагорит от Амальтеи: она терпеть не может отстирывать кровь. Надо подарить ей стиральную машинку-автомат, — мысль была несвоевременная.
Но вдохновляющая.
Жизнь продолжается. А значит, иногда нуждается в стирке.
Направляясь с мёртвым рептилоидом на плече к будочке, я внезапно подумал: а ведь я не огорчился его смерти.
Как и с тем водилой. Убил — и всё. Словно свечку потушил.
Что же со мной происходит?..
Я остановился, как был: на плече труп, спина в кровище, и даже хвост волос, который спускался ниже лопаток, пропитался и теперь был бурым.
Война.
Вот что происходит, мон шер ами, — словно вживую, я услыхал в своей голове голос Алекса.
Получается, как только прозвучало это слово — я переключился. С таким трудом усыплённые инстинкты пробудились, я перешагнул грань, отделяющую мирного жителя от индейца на тропе войны.
Се ля ви, — пробормотал я, обращаясь к трупу
