идеи и к услышанному была вполне готова:
– Когда меня проинформировали о вашем вынужденном путешествии налегке, взял на себя смелость сшить несколько нарядов, на всякий случай. Они все ваши.
«Несколько нарядов», забивших шкаф под завязку. Определенно, этот горшочек имел слабое представление о «не вари».
– Спасибо, конечно. А не подскажете, есть тут где-нибудь… домашнее?
– Полагаю, нижняя полка с правой стороны содержит достаточно сдержанные платья. Нарядами вы можете пользоваться как заблагорассудится, единственная просьба – не выбрасывайте неподошедшие, а лучше верните с указанием недочетов. Я перешью.
С указанием недочетов, говорите? Пандора наугад вытянула нечто с ампирной талией, рукавами-фонариками и юбкой, под которой вполне могла скрыться вся избушка. Пожалуй, чтобы отметить недочеты, их неплохо бы сначала попытаться корректно сформулировать.
Девочка продолжала вертеть в руках платье. С одной стороны, ее приятно удивляла нежность ткани, но, с другой, она была не готова носить подобное не только на людях, но и, пожалуй, даже при еноте. «Вот все и встало на свои места. Я в плену диснеевской принцессы», – мелькнула шальная мысль. Интересно, по утрам он поет вместе с птичками? А звери ему помогают? Ну Репа точно помогает. Да, Покахонтас сильно изменилась за лето…
– Смущает цвет? Уверен, при дневном освещении вам очень пойдет, – неверно истолковав заминку воспитанницы, Александр широко распахнул шторы.
Взору Пандоры предстало, пожалуй, лучшее, чего можно было ожидать, – широкий мягкий подоконник с пледом, подушками, бра и маленьким столиком-полочкой. Она буквально рванула туда, отбросив на кровать платье, мгновенно скинув кеды и вскарабкавшись с ногами. Обивка достаточно мягкая, чтобы расслабиться, но при этом достаточно плотная, чтобы в ней не утонуть. Вид из окна тоже был чудесный: очень много неба, чуть-чуть сада, полностью просматривалась дорожка к избушке и вдалеке виднелись белые постройки – ее будущая школа. Дора в восторге представила, как будет читать тут вечерами книги, попивая какао, и смотреть на небо. Или спать днем на солнце. Или валяться с Катей. Чесать енота. Да черт с ним, на таком подоконнике она была готова даже учить уроки! Совершенно счастливая, девочка повернулась к опекуну:
– Боже, очень здорово! А сюда можно с какао? Я аккуратно, честно, и ничего не пролью!
– Можно все, что пожелаете. Это же ваша комната, – несколько смущенно кивнул Александр.
– Огромное спасибо! Даже не верится… Я о чем-то таком всю жизнь мечтала.
Он улыбнулся, но немного непривычно – чуть застенчиво и в то же время озорно, словно перед Пандорой стоял веселый мальчишка, а не старательно набивавший себе цену франт-зануда. Она отметила про себя, насколько сильно преображает эта улыбка его лицо, как вдруг Александра Витольдовича буквально скрутило. В испуге Пандора бросилась к нему:
– Что с вами?
– Все хорошо, – вопреки словам, вид у Александра был крайне удручающий, словно он терпел жуткую боль. Он медленно осел на пол и схватился за грудь. Тут девочка испугалась по-настоящему:
– Где болит? Сердце? Принести лекарства? Какие? Откуда? – обеспокоенно спрашивала Дора.
Опекун лишь отмахнулся:
– Не стоит волноваться. Все хорошо.
– Совершенно на это не похоже, – нахмурилась Пандора.
– Все правда нормально, – немного помедлив, Александр добавил: – Но я был бы рад вашей компании, пока боль утихает.
Дора взяла его за руку, внимательно вглядываясь в лицо и пытаясь понять, не лжет ли он. Александр Витольдович морщился, словно от острой режущей боли, и почему-то Пандоре сцена показалась знакомой.
Енот пулей влетел в комнату, рванул к своему господину и, в панике ощупав его и даже на всякий случай измерив лапкой температуру, в итоге махнул рукой – жить будет. Дора с некоторой оторопью заметила, что Александр не просто держал ее за руку, а практически вцепился в нее, словно утопающий. Он тоже обратил на это внимание, смутился и руку отпустил.
– Вам помочь?
– Нет, все в порядке. Давненько такого не было, я как-то даже и отвык, – и, глядя на сурово уперевшего лапки в боки енота, примирительно заключил: – Но, будем честными, не ждал так скоро. Простите, если напугал. Это сердце. Растет. Поболит и перестанет.
– В смысле?
Не снизойдя до объяснений, Александр Витольдович встал, отряхнул колени и после секундной паузы протянул ей руку. Промедление не осталось незамеченным.
– Случайно не я ли так на вас влияю? – спросила Дора, поднимаясь.
– Лучше и не скажешь.
Девочка обомлела:
– Если вам вреден повышенный магический фон, то какого лешего…
– Не вреден, – тут же отрезал Александр. – Скорее, у меня есть некоторые проблемы личностного характера, выливающиеся в подобную психосоматику. Сожалею, что испугал. Полагал, до рецидива еще очень долго и будет время вас подготовить и все объяснить. Но, в общем, когда болит, это очень хорошо. Значит, я лечусь.
Пандора с сомнением посмотрела на опекуна и развернулась к еноту.
– Репа, скажи честно: он врет?
Енот замотал головой и замахал лапками так рьяно, словно свидетельствовал на процессе века.
– И я ему правда не угрожаю? Все хорошо? Это нормально?
Три очень старательных кивка. Пень несколько удивился:
– Вы что же, еноту верите больше, чем мне?
Девочка хмыкнула:
– Из вас двоих он единственный, кто не собирается на мне жениться. А значит, реальность воспринимает адекватнее.
Убедившись, что опекун жив, цел и все так же неутомимо навязчив, Пандора решительно вытолкала его из комнаты, обосновав это желанием примерить и рассортировать все наряды. В каком-то смысле против истины она не погрешила, большую часть дня и вправду перебирая шкаф в безуспешных попытках найти хоть что-то подходящее для улицы и школы. Итог оказался печален, и, с внутренним содроганием бросив свои старые вещи в стирку, к ужину она спустилась в том самом платье, которое вытянула первым. Александр Витольдович определенно был восхищен и постоянно нахваливал, как оно ей шло. Девочка же уминала картофельное пюре с говяжьим языком, пирожки с мясом и плюшки и мысленно вздыхала: уж кто-кто, а предоставивший такой гардероб опекун мог бы в принципе и не заикаться о презервативах ввиду полной их невостребованности.
Тем временем в одной из просторных и совсем не светлых комнат пентхауса шла настоящая война. Ганбата уже битый час пытался донести до Евгении свой план, но все логичные и, как ему казалось, разумные обоснования она отвергала одним и тем же неумолимым, эгоистичным, а главное – за много лет осточертевшим «не хочу».
– Гена, давай еще раз. Я – твой суверен, ты – мой вассал. Мы должны быть рядом. Да, тебе не нравится АСИМ. Но мне-то нравится! Я всю жизнь просидел в небоскребах и папиных «мерседесах» и хочу наконец посмотреть мир. Познакомиться с другими детьми. Я кучу лет постоянно слушал тебя и делал так, как тебе надо. Не кажется, что пришло наконец время поступить по-моему?
В ответ – сложенные на груди руки и неумолимое:
– Ты пытаешься давить на чувство вины.
– Ар-р-рх! – Ганбата уже просто выл. – А если перестану, все опять будет как тебе удобнее. Я же, на минуточку, останусь без образования, и дедушка меня прикончит. И только потому, что чисто гипотетически над тобой кто-то там может посмеяться?!
– Ты не понимаешь! – повысила голос Гена.
– Так объясни! – чуть ли не кричал ее господин.
– Там будут те, кто избил меня в детстве!
Ганбата развел руками:
– Ген, это ж когда было. Теперь ты не одна, а под нашей защитой. И под защитой Альмы Диановны.
– Она волчица, – последнее слово чуть ли не сплюнули.
Суверен оторопел:
– При чем тут это?! Она педагог. Который даже людей воспитывал!
– Все волки хотят моей смерти!
Откуда вообще это полезло? Неужели Генка реально верила, что старая директриса, неоднократно рисковавшая ради благополучия учеников всем, включая собственную жизнь, опасна для кого-то просто по факту своей принадлежности к другой стае? Обвинение звучало дико и несправедливо, просто вопиюще, и чаша терпения маленького вампира впервые в жизни переполнилась:
– Больше похоже на то, что это ты хочешь моей смерти. Короче, я устал. Серьезно. Собирай вещи, вечером выезжаем. И нет, вариант отсидеться и забить не проканает. В крайнем случае свяжу тебя и против воли привезу. Я понятно излагаю?
– Это несоблюдение моих прав!
– Твои права закончились ровно там, где начали угрожать чужой жизни. Машину подадут в шесть.
Ганбата закрыл дверь за секунду до того, как в нее прилетела кружка с чаем. Он вздохнул. Пожалуй, если остальные сверстники в школе окажутся похожи на Гену, смерть от дедушкиных рук заиграет новыми красками.
После ужина порядком утомленная словесными цунами опекуна Пандора поднялась в свою комнату. Сколько же он тут жил затворником, если его так прорывает каждый раз? Она смутно припоминала, что дедушка, когда его навещали, тоже очень много разговаривал, но Александр Витольдович определенно побивал любые негласные рекорды. Заинтересованная
