нашему бок ножом распорола. Не сильно, поверху, но все же. Она человеческую анатомию знает лучше иного хирурга, потому знает, куда ударить, чтобы человек от болевого шока в обморок упал. Так и вышло, Ремезов хоть и был под действием колдовских чар, все равно сознание потерял, физиология есть физиология. А когда в себя пришел, не мог понять почему он не в личном автомобиле, отчего столько кровищи вокруг, а больно.
— Значит, тетя Паша подозревала что-то эдакое? — уточнил Нифонтов.
— И никому не сказала. Впрочем, на кого, на кого, а на нее это похоже. А еще она видела сбежавшую от тебя девчонку, та под самыми нашими окнами стояла, своего эмиссара поджидала. И даже хорошо ее рассмотрела.
Ровнин замолчал и достал из портсигара новую сигарету.
— Ну? — поторопил его Нифонтов — И чего?
— Всему свое время и место — пообещал ему Ровнин — Вернемся в отдел — и все обсудим. Но сначала давай дождемся утра. Конечно, никто никуда прыгать сегодня и не собирался, но мало ли? Мы уже один раз сегодня оплошали, не хватало еще второй раз дурака свалять. В партии пока ведет наш противник, и я не желаю давать ему ни единого шанса еще сильнее увеличить разрыв в счете.
Глава 10
Седьмая башня (начало)
Ночное происшествие после разбирали долго и обстоятельно, много было высказано версий и предположений, то есть всего того, что тетя Паша со свойственной ей прямотой назвала переливанием из пустого в порожнее.
Но вот беда — дальше версий продвинуться отдельским так и не удалось. Вроде бы случилось много чего, а по факту зацепиться оказалось опять не за что. Главный свидетель, генерал, тот который выступил орудием неведомого противника, вообще ничего не помнил, у него вторая половина рокового дня просто испарилась из памяти как таковая. Кстати, разобравшись в случившемся, он предпочел немедленно замять дело о своем ранении, поскольку формально его вина перевешивала тетю Пашину. Ну да, та в него ножом ткнула, зато он до того накосорезил куда серьезнее, поскольку, пользуясь поддельным документом, пытался ограбить ведомственное учреждение, да еще и на его сотрудника напал. В таких случаях и звезды на погонах могут не помочь, особенно если подробности случившегося в сеть попадут. Общественный резонанс нынче стал страшной силой. Потому выпил генерал с Ровниным бутылку коньяку, назвал отдел «бесовским гнездом», пообещал, что ноги его тут более не будет, и на том все закончилось.
Аникушка, который знал и ведал в доме все и обо всем, тоже ничего не смог поведать. Его в какой-то момент словно связали невидимые ремни, а следом за тем еще и такой же несуществующий мешок на голову кто-то надел. Потому все то время, когда в отделе творилось невесть что, он провел под лозунгом «ничего не вижу, ничего не слышу».
Тит Титыча никто не вязал, но его произошедшее никак не коснулось. Он все это время знай ахал над лежащей на полу оглушенной Валентиной и возмущался временами да нравами.
Что до тети Паши — да, она видела ту самую таинственную незнакомку, которая, предположительно являлась покупателем запрещенных ингредиентов для зелий и сбежала от Нифонтова. Но и она ничего эдакого никому не поведала. Девица и девица, обычная, не слишком высокая, лет двадцати пяти, стройная, вроде как на мордашку ничего. Вот и все. Такие в Москве пруд пруди, и они одна на другую похожи. Впрочем, эта еще и ехидством не обделена. Когда ее взгляд с тети пашиным пересекся, то эта заноза в отдельской пятке скорчила насмешливую рожицу, да еще и подмигнула, что окончательно взбесило отдельскую уборщицу. Вот только когда она на улицу выскочила, там уже никого не было.
Но вообще случившееся, конечно, не лезло ни в какие рамки, несмотря даже на то, что само по себе нападение на отдел не являлось чем-то уникальным. Да-да, подобные происшествия случались и ранее. Что там — случалось, что его вообще с землей сравнивали. Впервые такое произошло во времена правления Анны Иоанновны, когда близ трона иноземцы плотно окопались. Вот тогда-то в Москву, по приглашению старшего Левенвольде, не чуравшегося темных промыслов, из далеких курляндских да лифляндских земель в поисках легких денег нагрянула сводная бригада тамошних колдунов. Случилось так, что глава судных дьяков одного из них в драке пришиб, за что последовала немедленная расплата, после которой из четырех штатных сотрудников живым смог уйти только один, самый молодой. Он же после и возродил отдел из пепла, причем в самом прямом смысле. Он поставил новую избу на том месте, где за пять лет до того сожгли старую вместе с его коллегами. Собственно, с той поры и появилась у здания отдела, сначала у этого, а после и у последующих, способность отводить глаза нежелательными посетителям, сохранившаяся даже после того, как на месте сгоревшей при московском пожаре 1812 года старой избы был поставлен каменный дом, выкрашенный в желтый цвет. Незваные гости бродили по переулкам Сухаревки, но в небольшой дворик, где квартировали судные дьяки, зайти не могли. Ну да, срабатывало это не всегда и не со всеми, большинство обитателей Ночи все же добирались туда, куда шли, но люди с недобрыми мыслями, бывало, часами ходили по кругу, раз за разом промахиваясь мимо цели.
Второй раз грянул одновременно с февральскими событиями 1917, когда революционно настроенные массы открывали тюрьмы и громили полицейские участки. Досталось тогда и отделу, чудом его не снесла дружная компания, в которую объединились вурдалаки, оборотни, перевертыши и еще невесть кто. Здание пострадало очень сильно, погибло два сотрудника, но полного разгрома удалось избежать. А самое главное — уцелели архивы и хранилище.
Случались и другие, менее драматичные проникновения в дом, стоящий на Сухаревке. Пару раз перевертыши пытались перехитрить сотрудников, один раз в середине девятнадцатого века планетник нагрянул, надумавший свести счеты за убитую за месяц до того подругу-ведьму с тогдашним руководителем ЕИВ канцелярии князем Тушиным. Так вот прежде, чем его прикончили, он крышу разворотил так, что Авдейка, тогдашний домовой, очень долго сквернословил. А за ним подобного ранее не водилось.
Но чтобы эдак, с масштабным отвлекающим маневром, нагло, дерзко и на редкость технично? Нет, подобное не лезло ни в какие рамки. И самое — на дворе не время больших социальных катаклизмов стоит, при которых возможно всякое. Ни революций на горизонте не маячит, ни гражданской войны. И страна, и Город привыкли к определенной стабильности, отойдя от безумной тряски лихолетья двадцатилетней давности, и большинству
