хлебные крошки подсказок разбросает. Такова уж природа Потусторонних — их вечная жажда шоу.
— Можно было подробнее его допросить! — не сдавался я.
— Не получится, — запирая двери цветочной лавки, отозвался из-за спины Володя. — Время. Иначе Потусторонний закрутит его в петлю, и все будет длиться бесконечно. Тогда никакая музыка не поможет.
Лёня забрал у него пакет с прахом Потустороннего и прозрачный пластиковый мешок с одеждой, и Володя бесшумно канул за ворота «Севкабель Порта». На этот раз шагов я не расслышал.
— Что вам нужно от нас? — спросила Надежда в образовавшуюся паузу.
Я наконец поднял взгляд и посмотрел на нее. Надя усиленно соображала с бесстрастным выражением лица. Ветер трепал ее волосы, на щеке блестела размазанная со слезами тушь, но голос оставался спокойным.
— Мне нужно, чтобы вы сели в машину и поехали с нами. Это важно. В первую очередь для вас.
— Но вы… убили его? — Надя уставилась на пакет в его руках.
— Не совсем. Это, как бы так сказать, обратимо. Если оперировать понятиями нелинейного времени.
Надя сосредоточенно произнесла:
— Нам что-нибудь угрожает? Мы в опасности?
Я мысленно подивился, с какой холодной головой и железобетонными нервами она подходила к случившемуся. Несравнимо серьезнее и взрослее меня. Может, зря я считал сестру еще ребенком?
— Без нас в гораздо большей, чем с нами, — сказал Лёня.
Он не уговаривал, не просил — просто обозначал факты, будто разыгрывая ходы шахматной партии.
«Вы под ударом, король. Через четыре хода возможен мат. Позвольте выстроить защиту».
Я поймал себя на неприятных размышлениях: на роль какой фигуры лаборант назначил Марго? — и мне стало неприятно.
— Вольдемар, он… кто? — не отступала Надежда. Вот умница.
— Я бы хотел поговорить об этом в более конфиденциальной обстановке.
Мы почти синхронно обернулись, проследив за движением Лёниной головы. Из ворот «Севкабель Порта» в пятнадцати метрах левее цветочного магазина медленно разбредалась аудитория ночного клуба.
Выглядела процессия гротескно и траурно одновременно. Кто-то откопал среди выкинутых вещей прожженную верхнюю одежду. Остальные пытались согреться прыжками на месте и растиранием ладонями оголенных частей тела.
— Сейчас сюда стянутся все таксисты района, — безадресно проговорил Лёня и развернулся к машине. Надя торопливо пошла за ним, шмыгая носом и ежась.
И правда, не май месяц…
Мы забрались в тесный салон. Лёня прыгнул следом, завел мотор и мягко тронулся.
Почти одновременно с этим в конце улицы, со стороны проспекта, показались мигалки патрульной машины. Полиция. Наконец-то.
— А вот с ними объясняться будем позже.
— В смысле? Обычные люди в курсе? — спросил я.
— А ты что думал? В курсе, кстати, достаточно многие. Официально это именуется просветительской деятельностью по искусству и истории. Ты спрашивал при первой встрече, почему на карте отмечен Русский музей. Это любимое детище Гусева, как раз один из таких центров.
Лёня то ли резко выдохнул, то ли хмыкнул.
Лишь отъехав от ворот на значительное расстояние, он включил фары. Два конуса света ворвались в густую темноту заводского квартала.
Я поерзал. На заднем сиденье осталась рассыпанная стопка забытых ориентировок: белые свеженькие распечатки, кислотно-оранжевая рамка, крупные цифры горячей линии и общего телефона экстренных служб, убористый столбец примет. Василиса Лесневская, восемь лет, рост 124 см, нормального телосложения, волосы русые, глаза серо-голубые. Ушла из дома 27 марта 2024 года, с тех пор местонахождение неизвестно.
Ушла ли? Сама ли?
Мороз пробрал по коже.
На миг почудилось, что слева от меня сидит не Надя, а насупленная Марго.
Заметив листы, Надежда взяла ориентировку в руки. Долго разглядывала, хмуря высокий лоб.
— Я знаю эту девочку. Видела объявления о пропаже сегодня вечером. Половина района ими заклеена.
— Это сестра Марго, — глухо отозвался Ярослав.
— Соболезную, — вздохнула Надя и бережно погладила фотографию улыбающейся Василисы.
Машина выехала на Косую линию, стрелой пронеслась мимо спящих промышленных корпусов и выехала к набережной напротив Горного института. Справа замелькали отраженные в Неве огни.
— Великорецкий будет в бешенстве, — впервые с начала поездки Ярослав заговорил о случившемся.
— Я знаю, — не отвлекаясь от дороги, ответил Лёня.
— И Маргарита.
— Я знаю, — все так же с ледяным терпением произнес лаборант. Он внезапно усмехнулся: — Хорошая новость: зато мы нашли зеркало Брусницыных.
— Где? — изумился Ярик.
— Плохая… — продолжил он, — вот.
Лёня извлек из кармана острый предмет неправильной формы, повертел в руке, нарочно держа высоко, чтобы все видели:
— Сделать из артефакта дешевую игрушку для привлечения клиентуры? Очень в стиле Потусторонних. А впрочем, уже без разницы. Они его и разбили.
— Но ведь… портал, — не успокаивался Ярик.
— Значит, портал был в другом месте.
Ярик отобрал осколок, поднес на свет, долго вертел так и эдак, нечаянно уколол острым зубцом палец, зашипел и слизнул выступившую каплю крови.
— Убедился? — хмыкнул Лёня.
Уязвленный Ярослав промолчал, кинул осколок зеркала на сиденье между мной и Надеждой.
— Да, чуть не забыл, — бросил лаборант через плечо. — Там Лида успела нарыть кое-что за это время. Про тебя.
Я вытянул из кармана переднего кресла хрустящую прямоугольную папку для документов, осторожно пощупал, будто та могла меня укусить. Внутри закономерно угадывалось что-то бумажное. На колени выпали цветные распечатки и газетные вырезки, развесистые семейные древа и листы с заботливо выделенными маркером фрагментами текста.
— Одной информации мало, нужен тест ДНК. Пока больше вопросов, чем ответов. Но бабуля у тебя — огонь.
Услышав про бабушку, Надя недоверчиво прикусила губу, потянула из стопки бумаг исчерканный рукописными пометками лист, поднесла поближе к лицу, всматриваясь.
За окном мелькнули две скульптуры напротив Академии художеств. Улица была пустынна. Лишь со стороны набережной жался к обочине экскурсионный автобус, выпуская наружу любителей поздних прогулок.
— Вот тут притормозим на минуту, — сказал лаборант.
Автомобиль съехал с полосы чуть дальше туристического автобуса и остановился в тени между дорожными фонарями. Лёня открыл дверь и вышел, захватив с приборной панели бумажный пакет.
Я проследил за ним в окно. Лаборант обогнул машину, покопался в багажнике. После бодро запрыгнул на поребрик и через пару шагов оказался возле парапета. На секунду замер, а затем быстрым движением надорвал запечатанный пакет и швырнул подальше в Неву. Отряхнув руки о брючины, Лёня забрался обратно в салон. Хлопнул дверью. Машина мягко тронулась.
Все это время в салоне царила гробовая тишина.
— Что ты сделал? — спросил я.
— Вернул исконное к исконному. Можно сказать, даровал жизнь.
— Зачем? — встрял недоуменный Ярослав.
Лёня подумал несколько секунд. Бросил на меня короткий взгляд в зеркало заднего вида:
— По душевной милости.
Часть 2. Университетская набережная.
Вольдемар Темников
Гладь Невы, покрытая мелкой ночной зыбью, вздрогнула: метрах в пяти от берега гулко шлепнулся о поверхность небольшой предмет. С чмокающим звуком река заглотила бумажный кулек вместе с его содержимым, а темнота жадно окутала его, оставив только череду расходящихся кругов.
На пару мгновений все вновь сделалось тихим.
Потом из глубины пошли бурные пузыри. Вода забурлила, вспенилась, выбрасывая наружу хлопья серого пепла. Он съеживался, собирался в комочки, всё больше напоминая комковатую массу для папье-маше. Из него сама собой вдруг вылепилась скрюченная рука, клацнула в воздухе пальцами, наливаясь жизненной силой, вычерпывая краски из течения, донных песков, ила и недалекой набережной с двойным гранитным спуском.
Едва окрепнув, рука рванулась вверх, будто вытягивая остальное тело из холодной пучины, как барон Мюнхгаузен, вытаскивающий себя из болота за волосы…
С сиплым вздохом Вольдемар вынырнул на поверхность, забарахтался, озираясь по сторонам в поисках берега, и погреб на свет фонарей.
— Глядите, человек! — раздалось тревожное, звонкое. Щелкнула и блеснула фотоаппаратная вспышка.
Возле ступеней Университетской набережной стоял синий экскурсионный автобус. Толпа раздобревших от знаменитых петербургских пышек туристов и туристок ошивалась у парапета, ловила в объективы красиво подсвеченный на другом берегу Исаакиевский собор, тыкала в небо селфи-палками, лезла погладить замерших на ступенях грифонов и древних сфинксов, еще в 1832 году привезенных по приказу Николая Первого из Фив в Петербург.
Хотя кому не известно, что нельзя тревожить сфинксов по ночам…
— Да пьяный небось, — послышалось следом, и автор реплики басовито загоготал. Крикнул громче: — Хороша водичка, а?
Вольдемар не ответил. Развоплощение — или, как сказали бы в НИИ ГИИС, примордиализация
