Нормально, наверное, живется за чужой счет?
— Не жалуюсь, — беспечно ответил Вольдемар. — Клуб вот. Чайная лавочка на Невском. Ребятки-зазывалы не зря свой хлеб едят, так что процветаем. [45] Театр, опять-таки. Кстати, приглашаю на премьеру. Завтра. Придете?
Надя фыркнула.
— Вы серьезно? — громко сказала она. — Конец девятнадцатого века? Его вина? Воль, что тут происходит? Объясни мне, пожалуйста! Я сейчас же позвоню в полицию.
— Отставить, — ровно произнес Леонид.
— Воль!
— Все нормально, Надюх. Закусился тут с одной компашкой намертво. Отбитые на голову, сама видишь. — Вольдемар хищно осклабился, растягивая треснувшую от удара губу. — Живем, Надюх. Не дрейфь!
— Предпоследнего не обещаю, — угрожающе улыбнулась Медина, рассматривая идеальные длинные ногти в свете лампы. — Должна заметить, охрана в клубе у вас… Дерьмо охрана. Заметили нас спустя двадцать минут. И эти полчища потусторонних тварей. Вульгарная безвкусица. Могли бы придумать что-то пооригинальней.
Потусторонний опять сплюнул кровью и засмеялся низко, раскатисто, смехом древнего злого божества. Вскинул острый подбородок на часы позади лаборанта:
— Ваше время на исходе, а вы тратите его впустую. Тебе тоже известны порядки, Скворцов. У вас три вопроса.
Я скосил взгляд — в верхнем сосуде оставалось не больше трети песка.
Леонид слегка качнулся вперед, уперся в спинку стула над Потусторонним. Тот с готовностью отличника запрокинул голову. Половину его правой щеки теперь покрывал размазанный кровавый след. Дорожка темно-рубиновой крови прочертила косую линию к уголку рта и дальше, вдоль скулы. Кружевной воротник покрывали крупные и мелкие брызги, точно краска на холсте художника.
Тяжелая муть колыхнулась в желудке, поднялась к горлу. Но я сдержался.
— Прорыв Исконной Тьмы возле Гавани три дня назад и похищения детей — ваших рук дело?
Вольдемар послушно кивнул:
— Спасибо Институту за невмешательство. Мы запомним вашу значимую роль в этом благом мероприятии.
— Не паясничай. И не заставляй меня повторять один вопрос дважды: ты слышал последнюю часть.
— Дети? А что дети? К их пропажам лично я не имею ни малейшего отношения. Как говорится, tempus tantum nostrum est… [46]
«Но ты знаешь того, кто имеет!» — чуть не выкрикнул я, но поймал взгляд Леонида. Он твердо говорил: «Не вмешивайся».
— Кого вы пытались вызвать и зачем? — продолжил он.
Вольдемар поерзал:
— Пусть твои прислужники снимут веревки, — и словно выплюнул: — Хранитель.
Лёня не шелохнулся, только медленно, по-совиному, моргнул.
— Ответ, — повторил он.
Вольдемар покачал головой:
— Не умеете вы соблюдать манеры. — Он подумал, пожевал разбитую губу. — Духа. Модельера человеческих и прочих судеб.
Повисла секундная тишина. Скользящий взгляд Потустороннего зацепил меня, как скребком прошелся. Вольдемар задумчиво поморщился:
— Я тебя знаю. Это ты шарился по общаге.
По коже пробежал озноб. Мастерская в общежитии… Подземный тоннель. Куклы.
Лёня быстро глянул на меня через плечо:
— Модельер судеб. Так называемый Мастер кукол. Уже наслышаны.
— Не могу сказать, что рад за вас в таком случае, — улыбнулся Вольдемар.
— И где найти его?
— Дух не ищет встреч. Когда ему что-нибудь надо, Мастер приходит сам.
Несколько секунд Вольдемар молчал, размышляя. Затем нехорошо сощурился.
— Скажи на милость, — наконец произнес Потусторонний, — а в НИИ ГИИС все такие твердолобые или только руководство?
— Поясни.
Вольдемар оскалился:
— Сам говоришь о возрождении, а потом спрашиваешь меня, почему пропадают дети…
Я понял: он нарочно так сказал, чтобы произвести впечатление. Пижон чертов! Арчи испуганно отступил за спину Медине, но тут же спохватился и стыдливо шагнул обратно. Володя сжал кулаки.
— Можно я ему еще раз вмажу? — с надеждой спросил он.
— Это бессмысленно! — расхохотался Вольдемар.
Лаборант промолчал, нахмурился.
Притихшая было Надя отчаянно стиснула мой локоть и произнесла упавшим голосом:
— Что это значит, Вась? Кто-то убил детей?
— Или собирается, — сказала Медина уже без прежнего пренебрежительно высокомерия, а точно камень в колодец уронила.
— Что ты хотел от Марго?! — выкрикнул я и рванулся навстречу.
Володя метнулся, перехватывая меня и оттаскивая назад. Вольдемар многозначительно промолчал, намекая, что три вопроса уже были заданы и теперь лимит исчерпан.
В образовавшейся тишине забытая колонка мягко шептала с подоконника:
You go down just like Holy Mary,
Mary on a, Mary on a cross,
Your beauty never ever scared me… [47]
После грохота ночного клуба вкрадчивые звуки песни наводили почти нечеловеческий ужас.
— Вась, они сумасшедшие… — прошептала Надя. — Пойдем отсюда. Пожалуйста.
У Лёни едва заметно дрогнуло лицо. Он обернулся на прилавок. Последняя песчинка в часах качнулась и скользнула в узкое горлышко.
— Мне это надоело, — обреченно вздохнул Леонид.
В его пальцах блеснуло что-то длинное и металлическое. Он коротко замахнулся, и мгновение спустя узкий нож для подрезания роз торчал из горла Вольдемара, впившись в него по самую рукоять. Потусторонний сдавленно всхлипнул и издал короткий булькающий звук. Глаза его выпучились и закатились. Он задергался, суча ногами и ловя ртом воздух.
Рядом закричала Надя. Я хотел схватить сестру за плечи, заставить отвернуться, но внезапная тошнота подкатила удушливым комком, вынуждая согнуться над ближайшим цветочным горшком и скорчиться, расставаясь с остатками скромного ужина.
Сзади с глухим стуком опрокинулся стул.
— Приберите тут, — как ни в чем не бывало велел лаборант.
Во рту саднила горечь. Где-то у корня языка зарождался новый приступ рвоты.
— Возьми водичку. — Медина заботливо протянула мне непочатую полулитровую бутылку с магазинной крышечкой. Я свинтил ее и жадно глотнул.
Когда я обернулся, на полу в круге лампы оставались лишь цветные тряпки и горстка серого пепла. Старательный Арчи сметал его щеткой в пластиковый совок. Над ним дежурил Володя с коричневым бумажным пакетом. Я покупал в таких выпечку в пекарне возле дома. Кажется, после сегодняшнего инцидента впредь никогда не буду.
— Что это значит? — трясущимся голосом пробормотала Надежда.
— Ты сама все видела. Впрочем, подробные объяснения оставим напоследок. Надо уходить. — Лёня погасил лампу и, не оборачиваясь, пошел к выходу.
— Спасибо за душевную беседу. Хоть души у тебя и нет, — проговорила Медина, перешагивая через кучку пепла.
Надя обняла меня:
— Ты как?
Я молча поморщился и покачал головой.
Поддерживая меня, сестра повела нас к выходу. На улице сделалось легче: прозрачный от запахов ветер ударил в лицо, пробрался под одежду, высушил липкую испарину. Я старательно дышал, ощущая проходящее головокружение.
Под ногами растрескался асфальт. С реки нанесло песка, и в щелях бетонного ограждения торчали пожухлые прошлогодние сорняки. Несколько ступеней вели к тротуару, на который одним колесом заехал блестящий вороно́й ретроавтомобиль. Черная, перекопанная по весне клумба вдоль пешеходной дорожки напоминала свежую могилу.
Я дышал, вдыхая через нос и выдыхая ртом, и смотрел на трещины в асфальте. В голове царила вакуумная безжизненная пустота.
Мимо прошуршали шаги: один мягкий, подволакивающий, другой — будто удар деревянного черенка об асфальт. Ярик.
— Где тебя носит? — недовольно бросил Лёня.
Пауза. Еще пара вдохов. От холода быстро начали стучать зубы.
— Что у вас здесь?
— Примордиализация, — сказал лаборант мудрено, но Ярослав, кажется, понял.
Еще глоток воздуха. Не слушать… Пока не надо.
— Вась, — обеспокоенно позвала Надежда.
— Кажется, я попал… в очень нехорошую… историю, — деля предложение по вдохам и выдохам, ответил я.
В этот момент Ярик спросил:
— А Марго?
Тишина сделалась электрической, едкой.
— Сядь в машину. Пожалуйста. Нам надо в архив. «Трио» остается на месте.
Кажется, Ярослав хотел возмутиться, потому что Лёня добавил спокойно, но весомо:
— Это приказ.
Я зажмурился, пережидая приступ толкнувшейся внутри паники, и понял, что до боли стискиваю кулаки. Перевел взгляд вниз: на ладонях остались полукруглые отпечатки ногтей.
Хлопнула автомобильная дверь. Уже другие — легкие, пружинящие шаги направились к нам.
— Все в порядке? — подходя, спросил Лёня. Но спросил мимоходом, из вежливости. Мыслями он был в другом месте. И это допекло меня окончательно.
— Ничего. Ни хрена. Не в порядке, — раздельно проговорил я, не поднимая головы.
Меня трясло, в горле горчило, колени подкашивались. Надя мягко дотронулась до моего плеча.
— В первый раз всегда так. Потом…
— Вы. Только что. Убили человека. — Я наконец посмотрел ему в глаза.
Лицо Лёни стало холодным и непроницаемым.
— Он не человек. Мог бы уже понять.
— Ты даже не задал ему вопрос о Марго!
— Задал. Просто другими словами. На прямой вопрос он не ответит. Зато
