я почуяла исходящий от него запах спиртного. Когда четверо угрюмых гробоносцев стали опускать гроб в могилу, я внезапно пожалела о нашем решении погрести Ван Хелсинга на этом деревенском кладбище.
Я на шаг отступила от мужа, поближе к мистеру Эмори, и в этот момент потеряла из глаз сына. Поискала взглядом, но не нашла. И сейчас я мучаюсь, страшно мучаюсь вопросом: если бы я следила за ним внимательнее, удалось ли бы мне предотвратить (или, по крайней мере, смягчить) ужасное происшествие, последовавшее далее?
Опустив в могилу гроб с телом нашего дорогого друга, кладбищенские работники отошли в сторонку. Наступила минута почтительного молчания, предваряющая заключительные ритуальные слова викария. Однако тишину нарушил не равнодушный голос священнослужителя, а странный звук, изданным моим сыном: что-то среднее между всхлипом и судорожным вздохом.
Обернувшись, я увидела бледного как смерть Квинси. Он стоял, покачиваясь взад-вперед, и ничего не говорил. Прежде чем кто-нибудь из нас успел подхватить его, он сильно пошатнулся и тяжело рухнул навзничь.
Уже в следующее мгновение мистер Эмори и я были подле него. Джонатан стоял столбом, с выражением тупого ужаса на лице. Я упала на колени рядом с моим мальчиком, лежащим на мокрой траве. Он трясся всем телом, бился и дергался в каком-то припадке. Мистер Эмори крепко держал Квинси за плечи все время, пока он корчился в диких конвульсиях.
– Квинси, милый… – лепетала я. – Прекрати. Прекрати же, умоляю тебя.
На губах у него выступили пена и слюна. Глаза бешено вращались. Он простонал раз, другой, третий. Викарий и гробоносцы подскочили к нам, намереваясь предложить свою помощь, но мистер Эмори велел им отойти и не толпиться вокруг мальчика. Джонатан, словно приросший к месту, все смотрел на нас, бессмысленно моргая.
Потом мой сын затих. Неподвижно устремил глаза в небо и заговорил серьезным, проникновенным тоном.
– Юг предан огню во исполнение его замысла. И знайте… – Он перевел глаза на нас, но во взгляде не было решительно ничего от моего Квинси, одна лишь пустота, более страшная, чем когда-либо прежде. – Знайте, скоро он придет заявить о своих правах на меня. Если только я не найду в себе силы сопротивляться.
Квинси в последний раз содрогнулся, веки его затрепетали и сомкнулись, и он лишился чувств.
После этого на кладбище воцарилась жуткая тишина, которая продолжалась, пока где-то рядом не взлетела в небо шумная стая грачей, чьи крики показались мне страшно похожими на человеческий смех.
Из «Пэлл-Мэлл газетт» (вечерний выпуск)
6 января
Новое злодеяние в самом центре города. Много погибших и раненых
Номер уже готовился к печати, когда до нас дошла новость о разрушительном взрыве и пожаре на юге города, неподалеку от Воксхолла. Первые сообщения довольно противоречивы, но, судя по всему, на одной из оживленных улиц было приведено в действие взрывное устройство. Район, где произошел взрыв, считается владениями печально известного криминального сообщества, известного как Молодчики Гиддиса.
Неужели война между преступниками вновь ворвалась в мирную жизнь Лондона? Если да, значит она вышла из своих берегов, чтобы унести жизни невинных, ибо при взрыве и последующем пожаре, безусловно, погибли не только нарушители закона, но и законопослушные граждане.
Подробности произошедшего еще предстоит выяснить, но если наши подозрения верны, мы заявляем городским властям и правительству Его Величества следующее: нужно что-то делать, чтобы остановить волну бандитского насилия, причем делать быстро и без всяких колебаний.
Больше на эту тему читайте завтра в нашей новой популярной колонке «Говорит Солтер». Несомненно, нашему автору будет что сказать.
Дневник Мины Харкер
6 января (продолжение). Остаток дня и вечер прошли в атмосфере глубокого уныния. Абрахам Ван Хелсинг похоронен. Мы видели, как первые комья земли падают на гроб. Искренне надеюсь, что, несмотря на драматические события, сопровождавшие погребение, теперь профессор обрел покой.
Мистер Эмори, постоянный источник мудрости и поддержки, остается с нами. Сейчас он спит наверху. Мой муж к этому времени наверняка мертвецки пьян: он ушел в гостиную и закрыл за собой дверь. У меня нет желания с ним разговаривать, да и вообще находиться рядом, если честно. Когда я проходила мимо гостиной час назад, из-за двери доносился тяжелый пьяный храп.
Квинси же с виду полностью оправился. После того как он потерял сознание на кладбище, мы перенесли его в ризницу, где привели в чувство. Он выглядел изнуренным, но, похоже, своего припадка почти не помнил. И уж конечно, совершенно не помнил странных слов, которые произнес перед тем, как впал в беспамятство. За ужином сын был тих, задумчив и никаких признаков недомогания не обнаруживал.
Тем не менее теперь совершенно ясно, что он далеко не здоров. Думаю, отправлять Квинси в школу не стоит, лучше оставить дома и проконсультироваться с опытными врачами. Обсужу это с Джонатаном, когда он соблаговолит выйти из пьяного ступора. Немногим ранее ко мне заглянул дорогой мистер Эмори, усталый и осунувшийся.
Он спросил, можем ли поговорить «о неотложном деле, касающемся доктора Сьюворда».
Я слабо улыбнулась этому доброму человеку:
– Очередные плохие новости?
Он нахмурился:
– Боюсь, что так, мадам.
– Тогда давайте поговорим завтра, а? Я не уверена, что сейчас в силах вынести еще одно расстройство.
По выражению лица дворецкого было видно, что он меня понимает.
– Я могу подождать еще одну ночь, мадам. Но не дольше. Каждый час промедления, возможно, приближает трагедию.
– Завтра. Даю вам слово. Вы расскажете мне все утром.
Он согласился и ушел. Теперь весь наш маленький дом спит. Боже мой! Какой это был долгий и трудный день.
Сегодня, знаю, буду спать крепко. И без всяких сновидений.
Из личного дневника Мориса Халлама
7 января. Вот уже неделю чувствую себя хуже, чем когда-либо в моей бесшабашной жизни. Ни разу за последние семь дней мой ум не прояснялся полностью. Эти непреходящие физические страдания, полагаю, служат достаточным объяснением моего долгого отсутствия на этих страницах.
По словам Габриеля, моя болезнь – это разновидность тропической лихорадки, вне сомнения подхваченная мной в ходе наших путешествий. Симптомы включают бред, страшную слабость, фебрильную температуру [55], а также склонность к галлюцинациям, проявившуюся в нескольких неприятных случаях.
Мы с мистером Шоном не заводили разговора о том, что произошло с нами в доках в день нашего возвращения в Англию. В конце концов, мы оба англичане и прекрасно понимаем, сколько важно уметь обходить молчанием и предавать общему забвению иные обстоятельства. Мы чуть ли не с пеленок знали – ибо оно давно признано обществом – великое преимущество, которое дают человеку лакуны памяти.
Пока все невысказанное клубилось
