и спокойный. Что вы до неприличия уравновешенный… Но то, что вы делаете сейчас… Уж лучше бы вы меня жалели, Павел Филиппович — у меня бы получилось вас за это презирать. Ну вот почему вы такой?
— Какой? — я позволил ей развернуться и взял похолодевшие девичьи ладони в свои.
— Вы умеете злиться, Павел Филиппович?
— Да.
— И при этом вы бьете посуду? Кричите? Делаете глупости?
Я покачал головой:
— К сожалению, нет. Быть может, так было бы проще, я смог бы выразить эмоции через подобный поступок, и люди принимали бы меня за такого же, как они сами. Но именно в такие моменты люди ощущают, что я другой. И потому я кажусь им неприятным. Они видят меня недостаточно живым.
Девушка шмыгнула носом и тихо уточнила:
— Это особенность вашей силы?
— Мой отец в точности такой же. Так что, полагаю, что это — черта нашей фамилии.
— То есть, у вас вся семья способна бесить своим спокойствием?
Я осторожно улыбнулся и признал:
— Полагаю, так и есть… Но это означает, что вам повезло не оказаться частью нашей семьи. Представляете, какие у нас семейные обеды?
Княжна закатила глаза:
— Кошмар!
— Вы достойны кого-то, кто будет ценить вас такой, какая вы есть…
— Однако, вы считаете, что у меня гнилая душа, — насупилась Свиридова.
— Я немного слукавил. Ведь я не могу увидеть вашу душу, пока вы живы.
— Ах, вы… — девушка вновь ударила меня кулачком по плечу. Но на этот раз сделала это несерьезно.
— Давайте вернемся в машину, — предложил я. — Вам надо скорее оказаться в своей квартире, заказать что-нибудь вкусное из любимого ресторана…
— Это было бы замечательно!
— Я могу позвонить в «Знатный ужин» и попросить для вас лосятину. Она сегодня у них особенно хороша, как мне сказали…
— Они не доставляют еду на дом.
— Я попрошу распорядителя об этом одолжении, — пообещал я.
— Умеете вы уговаривать, — хмыкнула девушка и зашагала вместе со мной к автомобилю. — Вы полагаете, мне стоит не рассказывать о том, что наш с вами договор не имеет силы?
— Поверьте, так будет лучше. Старший Морозов беспокоился о том, чтобы с вами не случилось чего. Это он попросил вывести вас за город.
— Он на самом деле такой мудрый дядюшка? — изумилась Свиридова.
— Поверьте, он бы вам понравился, — усмехнулся я, открывая для девушки дверь. — И моей бабушке повезло с таким супругом.
— Получается, он позаботился обо мне? — с сомнением уточнила княжна.
— Выходит, что так и есть, — я все же обошел машину и занял место рядом с водительским.
Свиридова вновь взяла бутылку с водой и вздрогнула, когда Питерский подал ей пачку салфеток, которую вынул из бардачка.
— Спасибо, — тихо сказала девушка.
— Не за что, — напряженно ответил помощник.
— Есть за что! — вдруг возразила Елена Анатольевна. — И за орешки тоже спасибо. Я и правда немного проголодалась…
Фома внезапно толкнул дверь и вышел из салона. Что-то поискал в багажнике, потом вернулся и протянул девушке плед и подушечку.
— Все чистое, госпожа. Вы ведь устали и захотите вздремнуть. Дорога все ж неблизкая.
Глаза княжны подозрительно заблестели, но она тотчас потупилась. А я отвел взгляд. Не хватало еще застать Свиридову за проявлением очередной слабостью. Это сейчас она на эмоциях позволяет себе быть ранимой, а когда придет в себя, то будет рада, что не показала слишком много личного…
Какое-то время мы молчали. Княжна какое-то время похрустывала орешками, а потом неожиданно умолкла. Оглянувшись, я увидел, что она свернулась на заднем диванчике и спит.
— Не будьте к ней строги, — тихо заговорил Фома. — Поверьте, нет ее вины в том, что она простолюдинов считает недостойными. Нас так учат от самого рождения. Всех учат.
— И тебя учили, что ты хуже других, — кивнул я. — Но это не так.
— Нельзя заставить людей перестать думать так, как они привыкли, вашество, — усмехнулся Питерский. — Они от этого только сильнее будут хвататься за прошлые убеждения. Будут считать, что у них отбирают что-то ценное. И не сразу заметят, что взамен им предлагают что-то другое… Вот вы мне сказали, что я в вашем доме надолго и переживать мне не о чем.
— Так оно и есть, — кивнул я.
— А я все равно беспокоился, переживал. И был уверен, что когда вы про меня все прознаете… ну, то что я совсем дремучий… — пояснил Фома, беспокойно посмотрев на княжну.
— Ясно, о чем ты, — успокоил я парня.
— Так вот, мастер, я жуть как боялся, что назавтра вас разочарую и окажусь ненужным. Раньше я всегда был никому не нужным. А потом постепенно понял, что бывает и по-другому. Вы мне не только новую одежду дали, службу и научили голову держать выше… С вами я понял, что вовсе не бедовый, что много значу. Но пришел я к этому знанию не в первый день.
— А когда понял?
— Когда очнулся после той аварии — а все рядом. Меня дома ждали. И, наверно, только потому я вернулся из того места, где мертвым был…
Я положил на широкое плечо помощника ладонь.
— Мне стоит чаще говорить, что я очень ценю тебя, Фома.
— Я это и без слов знаю, — смутился парень. — Но спасибо за доброту. Это правда приятно.
Мне показалось, что девушка на заднем сиденье перестала сопеть. Но глаза ее были закрыты, и ресницы не дрожали. Я подумал, что даже если она что-то и услышала, то в этом нет ничего страшного…
Вскоре мы въехали в город, и я вынул из кармана телефон, чтобы убедиться, что бабушка прислала мне адрес для встречи с судьей. Свиридов был не оригинален и выбрал ресторан «Званый ужин». Я сверился с часами и убедился, что не опаздываю. Тогда решил позвонить Александру Васильевичу. Тот ответил на вызов почти сразу. Язвительно уточнил:
— Вы приедете в город или решили погостить у Стаса?
— Мы уже вернулись, — сказал я негромко. — Надо снять наручники со Свиридовой.
— Уверены? Некоторым девушкам полезно на какое-то время стать поближе к народу. Без своего таланта она может лучше прочувствовать, каково это — быть простым человеком.
Дальше послышалось что-то походящее
