родственникам еще утром сообщили. А тут он. «Я вас не побеспокою, мне только на иконку посмотреть». «Аааааааа! Милиция!»
На площадке шестого этажа было почти темно. Вечерний свет еле пробивался из маленького заляпанного грязью оконца на пролете. Дверь в их старую квартиру была той же самой, коричневой, деревянной, без всяких модных обивок вроде дерматина. И она была опечатана. Полоски бумаги с выцветшими милицейскими штампамиоставались там, где были пять лет назад. Савелий подошел ближе, не зная, что делать. Ключей не было, искусству по вскрытию замков он не успел научиться. Зато быстро увидел, что бумажные полосы осторожно взрезаны, а щель у косяка зияет чуть больше, чем требуется. Он толкнул дверь, и она открылась.
Внутри было темно и ощутимо пахло плесенью. Савелий нашарил выключатель, огляделся, щурясь от вспыхнувшего света голой лампочки.
Старая добрая родительская квартира напоминала теперь давно заброшенный бомжатник, без мебели, с ободранными обоями, какими-то рыжими пятнами на стенах и кучами неопознанного гнилого мусора по углам. Оконные стекла были намертво заклеены темной упаковочной бумагой.
Заглянув в кухню, и не увидев ничего интересного, кроме каких-то мелких костей у батареи, он осторожно, стараясь не скрипеть рассохшимся паркетом, двинулся по длинному коридору.
Дверь в бабушкину комнату была распахнута. На пороге бугрилась куча воняющего тряпья. Савелий брезгливо попытался отодвинуть ее носком ботинка, но куча зашевелилась, выпростала из-под складок корявую руку. Савелий в панике двинул ногой явившуюся на тусклый свет небритую рожу и отскочил обратно в коридор.
- Иконы, - прохрипела рожа ему вслед. – Где иконы?
- Ты кто?! – голос со страха стал визгливым, точно у девки.
- Иконы где?
Рожа потянулась за ним, и только теперь Савелий увидел залитую кровью изуродованную голову с оторванным ухом и сочащейся раной от виска до подбородка. Человек напрягся, пытаясь вдохнуть.
- Бабка Клава… Здесь жила…
При каждом движении из раны выдавливались сгустки крови.
Савелий замер, пытаясь лихорадочно решить, что можно говорить, а что нельзя.
- Здесь. Но уже давно не живет. Уехала.
Человек попытался сесть, прислонившись к косяку, но тут же повалился обратно на пол, оставляя на стенах темные следы. Раной на голове дело явно не ограничивалось. Из прикрытого мокрым тряпьем предплечья белела сломанная кость, грудная клетка была вогнута, словно ее вдавливали внутрь слоновьими ногами. Ноги волочились под неестественным углом и были переломаны в нескольких местах. Даже в «Веселых сосенках» Савелий не наблюдал подобных увечий. Похоже, несчастного пытались пропустить через давильный пресс.
Человек долго хрипел, разглядывая стоящего над ним Савелия. Потом спросил:
- Ты ей кто?
Савелий поежился, представив каких усилий стоило произнести эти три слова.
- Внук.
В белесых, уже мутнеющих глазах промелькнуло что-то неприятное, похожее одновременно на злобу и радость. Изуродованный подался вперед.
- Внук… Наконец-то… Найди иконы, внук… Нужны очень… Скоро… Очень скоро. Поздно будет.
Савелий машинально глянул внутрь бабкиной комнаты. Она была такой же пустой, как и вся квартира. Сундука не было. Икон, стало быть, тоже.
- Не успел я, - прохрипел тот. – Опередили.
- Кто вас так?
Человек осклабился, показав на мгновение ободранные до костей десна.
- Узнаешь, если не повезет. Найди иконы, внук. Вестник скоро грядет. Вестник уже рядом. Времени не осталось.
- Кто? Какой вестник? Зачем иконы?
Человек умолк, потом заперхал, давясь и пуская розовые слюни. Савелий не сразу понял, что он смеется.
- Зачем? Не знаешь? Вот ведь старая кошелка… Даже внуку… Хотя, может и правильно. Меньше знаешь, больше жрешь.
Для смертельно раненого мужик был излишне болтлив. Вспухающие на горле кровавые пузыри ему, казалось, не мешали.
- Не знаю я никаких икон, - буркнул Савелий, решив, что лучше соврать. – В церкви не бываю. В бога не верую. Это вам, дяденька, в церковную лавку. Там икон много.
Человек подался вперед, вглядываясь в его лицо.
- Знаешь. По глазам вижу. И сюда за ними пришел, так ведь? Ты же проклятый. Жизнь у тебя дерьмо, все бабы бляди, и солнце – ебаный фонарь. Вот и хочешь узнать, кто ж тебе так насолил с младенчества. Вот и узнаешь…
Его вдруг перекорежило, будто изнутри на волю рвалось нечто нетерпеливое. Изо рта на грязный пол хлынула бурая жидкость с какими-то тошнотворно светлыми вкраплениями.
- Не понимаю, о чем вы, - сказал Савелий, отстраненно думая, что надо бы вызвать «скорую» или еще как-нибудь помочь страдальцу.
Человек резко схватил его за край пиджака, чуть было не забрызгав блевотиной.
- Слушай внимательно, я тут уже ненадолго. Найди иконы. Особенно одну, пустую. Сожги. Не пусти вестника. Закрой ворота. Не закроешь, все твои прошлые неприятности раем покажутся. Махмуда Ивановича с его малолетней падалью будешь как папу с мамой вспоминать…
- Откуда вы…
- Я все знаю, внук. Слушай меня. Иконы ты найдешь. Быстро найдешь. Тот, кто их хоть раз видел, обязательно найдет. Как только они понадобятся, так сразу и найдет. Ведь наверняка видишь ее у себя там, в башке, а? Постоянно?
Савелий не ответил. Человек снова заперхал, скалясь.
- Можешь не отвечать. Видишь. Даже неважно, какую из них. Зуб даю, именно пустую. Вчера началось, да? На мозги давит, глупости заставляет делать, а поверх всего икона, икона, икона… Пришло твое время, внук бабы Клавы, лох ты наш неудачливый.
В лицо Савелию резко ударил холодный ветер, словно где-то распахнули окно. Все знающий и все понимающий страдалец у его ног вдруг выгнулся дугой, затрещали кости позвоночника, и на мгновение Савелию показалось, что над изуродованными плечами взвились какие-то суставчатые отростки, покрытые призрачно-грязными перьями. Человек елозил спиной по паркету, хватая ртом воздух, будто выброшенная на берег уродливая рыба. Савелий наклонился ближе, пытаясь разобрать сиплый шепот.
- Сожги икону… Это… вестник бога… Нечего ему здесь делать…
Человек обмяк, глаза закатились,
