разборки, если они не коснуться моего города, моих близких…
— Я хочу договор, составленный честь по чести и подписанный кровью, — выдал я. — Что ты не тронешь Вышемир до конца дней своих, и что будешь отговаривать всех остальных нас трогать. Не тронешь меня, моих сторонников, родственников и друзей, любимых и близких.
— Ха! — сказал он. — Как старомодно. Договор, подписанный кровью? Допустим, допустим. Если клятвы на магии тебе не достаточно — то могу и подписать. Это все мелочи, пустяки. Пшекленты Высамеж и пшекленты хлопи, — он снова перешел на свою панскую гаворку, даже «Вышемир» произносил с эдаким польским прононсом — «Высамеж», ну надо же! — Но ты понимаешь, Пепеляев, что не я один точу на вас зубы? Твой городишко — это лакомый кусочек, который хозяин бросил в миску собакам, погрозил пальцем и отвернулся… Как думаешь, погрозить пальцем — достаточно для своры псов?
— С псами я разберусь… Это, между прочим, вторая часть сделки. Скажи мне, что это не ты натравил кхазадов на Зборовского, ясновельможный пан, а? Ты ведь не настолько опустился, чтобы убивать маленьких детей? — в моей груди закипело пламя от одной мысли о таком раскладе.
— А то — что? — поинтересовался некромант, принимаясь кататься на стуле точно так же, как я — за десять минут до этого. — Что ты сделаешь, вшивый интеллигент из дупы мира?
— А ТО, ВИДИТ БОГ, Я ВЫРВУ ТЕБЕ РУКИ И НОГИ, ОТРЕЖУ ТВОЙ ПОГАНЫЙ ЯЗЫК, ВЫКОЛЮ ГЛАЗА И ОТГРЫЗУ УШИ, И ПОСЛЕ ЭТОГО ВРУЧУ КРОВОТОЧАЩЕМУ ОБРУБКУ ВСЕ ДЕРЬМОВЫЕ РЕГАЛИИ, КАК И ОБЕЩАЛ! — взревели я, дракон и Гоша одновременно, вскакивая и пинком отбрасывая тяжелый стол в сторону.
И, бес бы меня побрал, из моего носа вырвались языки пламени, и похоже, глаза заполыхали огнем, и физиономия тоже приобрела весьма характерный вид. Радзивилл отпрянул — и упал со стула, в самом натуральном ужасе:
— Кур-р-р-рва пердолена! Ты естес смок! Правдзивы смок, пся крев! — он принялся отползать к противоположной стене. — А я-то… А вот оно! Дракон! О, Матка Боска!
Когда некромант поминает Деву Марию — это значит одно: впечталение произвести удалось. Это оказалось проще, чем унять огонь в моей груди, успокоиться, сесть на стул и проговорить:
— Однако, думаю, что это не ты. Ты, конечно, знатный панский засранец, но не настолько опустился, чтобы убивать маленьких детей. Вот как мы поступим: ты расскажешь мне все, что знаешь про Гопака — скомороха из Мозыря, и бригаду усатых кхазадов, которые не так давно приехали из Сан-Себастьяна. А в наш договор включим еще один пункт — о неразглашении всего, что произошло тут, за последние полчаса.
— Не я, магией клянусь — не я! — молодой некромант спешно отряхнулся, поставил стул на место и сел. — Я же говорю — собак много. Каждая хочет урвать кусок… Нет, подумать только — дракон! Это ведь ты убил Малюту, да? Что, старые легенды не врут? Если убьешь дракона — сам станешь драконом?
— Врут, — покачал головой я. — Это не так работает. Но если говорить формально — то убил я, да. Давай поставим стол на место и составим таки договор, иначе там оба Жевуских снаружи насмерть замерзнут, дубак нечеловеческий.
— Ха, — сказал Радзивилл.
— Ха-ха, — откликнулся я.
Все-таки этот Кшиштоф превращается в почти нормального парня, если его пробрать до печенок. Есть такой тип людей, в любом из миров… И мне этот тип ни разу не нравится. Но работать с ними можно. Опять же — если пробрать до печенок.
* * *
Когда Яся узнала, что я не приеду в Мозырь, то просто собралась и заявилась ко мне сама. Ну да, не та эта девушка которая будет у окошечка сидеть с платочком, плакать и суженого ждать. Села в кабриолет и примчалась со страшной скоростью!
Я об этом не подозревал, спал мертвецким сном на своем диване, и даже ножкой не дрыгал. Благо — новоиспеченный депутат Зборовский давно перебрался в свою квартиру, и весь в какой-то трухе и обойном клею орудовал там вовсю уже пару дней. Циклевал полы, переклеивал обои, менял кое-какую мебель — кровища отмываться никак не желала.
Если быть честным, то я не очень привык просыпаться от поцелуя. Чаще всего в последнее время мое пробуждение начиналось с орущего какую-то лютую орочью дичь будильника на телефоне. Почему? Потому что идея поработать на «голую ставку» изжила себя почти сразу (кто бы сомневался!), и большую часть недели я что-то где-то заменял, и чаще всего перся в школу к восьми утра. То есть — вставал в полседьмого, в кромешную осеннюю темень. Так что утренний подъем у меня почти постоянно у был связан со стрессом.
А тут — целуют и гладят по голове, и приятно пахнут, и шелестят какими-то шуршащими упаковками, от которых пахнет тоже классно, но по-другому! Это просто райское ощущение, правда!
— Чес-слово, ты как лев! — сказала Яся и очень приятно почесала мне голову. — Волосы на подушке — как грива!
— Однако! — я с трудом открыл один глаз и посмотрел на девушку, которая в ярко-красном полупальто сидела на краешке дивана. — А как ты в квартиру проникла? По водосточной трубе?
— Хм! Да нет, через дверь, она не заперта, — Яся встала и принялась расстегивать пуговицы. — А у тебя тут ничего, миленько! Как будто и не холостяк живет: порядочек, чистота, шик-блеск, чес-слово! Ты что — вправду идеальный муж?
Выглядела Вишневецкая, конечно, шикарно: высокие ботфорты, замшевые лосины и джемперочек по фигуре — ух, просто загляденье!
— Дверь открыта? Это я, конечно, дал маху… — я привстал на локтях. — Задолбался вчера… Сегодня… Страшно!
— Ну давай, приводи себя в порядок, я пойду завтрак готовить, — девушка повесила пальто на дверцу шкафа, стянула волосы в тугой хвост самой обычной резинкой и закатала рукава стильного джемпера, постепенно превращаясь в эдакую решительную хозяюшку.
— А который час? — уснул-то я примерно в пять утра, так что вопрос был непраздный.
— Десять! — весело откликнулась Яся, двигаясь в сторону кухни. — А где у тебя фартук?
— Рядом с раковиной… — откликнулся я, пытаясь вспомнить нечто очень важное, что должно было произойти уже сегодня.
На кухне зажурчала вода, потом —
