– Амнистия – это когда никто никому ничего не дерет, – заявил Дикинс. – Амнистия – это когда все делают вид, будто ничего не произошло.
– Вот и ладно, – отозвался Букли. – А медалями-то наградят? Я хочу сказать, мы ведь так… – он сосредоточился, – са-мо-от-вер-жи-мо защищали свободу. Лично я бы дал нам медаль.
– А я вот думаю, надо было весь город обаррикадить, – встрял Колон.
– Угу, Фред, – хмыкнул Пятак. – Но тогда, хна, мы б и всяких плохих людей обаррикадили.
– Да. Но командовали бы все равно мы! – возразил Фред.
– Парни, чего зря молоть языками, – вмешался, попыхивая трубкой, сержант Дикинс. – Мы сражались, остались с руками и ногами и сейчас нежимся на посланном богами солнышке. Мы победили, вот и все. Вы победили, понятно? Все остальное – чепуха.
Некоторое время все молчали.
– А вот Масхерад не победил, – наконец сказал молодой Сэм.
– Мы потеряли пять человек, – отозвался Дикинс. – Масхерад сами знаете как погиб, еще двоих застрелили из арбалетов, один свалился с баррикады, один случайно перерезал себе горло. Бывает.
Все уставились на него.
– Думаете, нет? – фыркнул Дикинс. – Куча взвинченного до предела народу, всякие острые штуковины, суета. Хотите – верьте, хотите – нет, но кровь начинает литься, еще когда до врага остается добрых миль пятьдесят. Люди мрут как мухи.
– А у Масхерада была мать? – спросил Сэм.
– Его вырастила бабушка, но она давно умерла, – сказал Букли.
– И что, больше никого у него не было?
– Не знаю. Он никогда не рассказывал. Он вообще был неразговорчивым, – ответил Букли.
– Надо скинуться, – решительно произнес Дикинс. – На катафалк, гроб, все остальное. Кроме нас, об этом некому позаботиться. И вот еще что…
Ваймс сидел чуть в сторонке, глядя на улицу. Ветераны, стражники, просто люди, еще недавно защищавшие баррикаду, тут и там сбивались в группки, чтобы поговорить. Вот какой-то человек купил у Достабля пирог. Ваймс покачал головой и усмехнулся. Дармовые бифштексы рано или поздно кончатся, а пироги Достабля останутся. Мелкая торговля и окончательно атрофировавшиеся вкусовые сосочки всегда торжествуют.
Стражники вдруг грянули песню – то ли за здравие, то ли за упокой. Первым запел Дикинс, другие подхватили, причем каждый пел как будто сам по себе, не обращая внимания на остальных.
– Как взмывают ангелы дружно в ряд…
Редж Башмак сидел в одиночестве на фрагменте баррикады, на который в данный момент никто не претендовал. Юноша по-прежнему сжимал в руках древко флага и выглядел таким несчастным, что Ваймс почувствовал, что должен подойти и поговорить с ним.
– Дружно в ряд, дружно в ряд…
– Все могло закончиться иначе, сержант, – подняв голову, промолвил Редж. – Правда. Мог бы родиться новый город, город, в котором люди дышали бы свободно.
– Поднимают задницы и летят! И летят! И летят!..
– Сипели бы свободно, Редж, – поправил Ваймс, присаживаясь рядом. – Мы – в Анк-Морпорке.
«Надо же, и эту строку все пропели хором, – подумала та часть Ваймса, которая слушала другим ухом. – Странно, откуда некоторые из них знают слова? Хотя, может, ничего странного в этом и нет…»
– Да, конечно, сведите все к шутке. Все надо мной смеются, – буркнул Редж, разглядывая носки своих башмаков.
– Не знаю, Редж, станет ли тебе от этого легче, но свое яйцо вкрутую я так и не получил, – сказал Ваймс.
– И что теперь будет? – спросил Редж.
Он был слишком занят своими горестными мыслями, чтобы сочувствовать Ваймсу. Он его даже не слышал.
– Как взмывают ангелы дружно в ряд…
– Честно говоря, не знаю. Думаю, какое-то время будет лучше. Но что будет лично со мной, я…
Ваймс осекся. В самом конце улицы, не обращая ни малейшего внимания на повозки и толпу, маленький худенький старичок подметал тротуар.
Ваймс встал, не спуская с него глаз. Старичок заметил его и помахал рукой, но тут очередная телега, нагруженная останками баррикады, заслонила его.
Ваймс мгновенно упал на живот, вглядываясь в мешанину колес и ног. Кривоватые ноги и стоптанные сандалии монаха никуда не делись. Они были на месте даже после того, как телега проехала. И после того, как Ваймс бросился через улицу; и, скорее всего, стояли там даже тогда, когда еще одна телега чуть не переехала Ваймса… Но когда Ваймс пришел в себя после столкновения с нею, их уже не было.
Ваймс стоял там, где только что стоял старик, на многолюдной, залитой утренним солнцем улице, и чувствовал, как вокруг сгущается ночь. Волосы на его загривке встали дыбом. Разговоры вокруг зазвучали громче, отдаваясь в ушах оглушительным лязгом. И свет сделался слишком ярким. Ни одной тени вокруг не осталось, а Ваймс пытался высмотреть именно что тени…
Он нырнул вперед и, лавируя среди прохожих, кинулся назад, туда, где сидели и пели стражники. Подбежав, Ваймс резко махнул рукой. Все сразу замолчали.
– Готовьтесь, – прорычал он. – Сейчас что-то произойдет…
– Но что именно, сержант? – спросил Сэм.
– Думаю, что-то не слишком хорошее. Возможно, на нас нападут.
Ваймс окинул взглядом улицу в поисках… чего? Маленьких старичков с метлами? Если на то пошло, все выглядело даже более мирно, чем до волнений, потому что лед наконец тронулся. Люди не стояли, не ждали неизвестно чего; город снова торжествующе бурлил.
– Не хочу тебя обидеть, сержант, – сказал Дикинс, – но, по-моему, все спокойно. Амнистия ведь, сержант. Никто ни с кем не сражается.
– Сержант! Сержант!
Все обернулись. По улице, поскальзываясь и спотыкаясь, бежал Шнобби Шноббс. Губы его шевелились, но что именно он прокричал, никто не услышал – все заглушил визг свиней из проезжавшей повозки.
Младший констебль Ваймс вдруг вгляделся в лицо своего сержанта.
– Что-то не так, – сказал он. – Посмотрите-ка на сержанта!
– А что не так-то? – спросил Фред Колон. – Гигантская птица вот-вот свалится на нас с неба или что-нибудь в том же роде?
Послышался глухой удар, и Букли вдруг захрипел, как от удушья. Стрела угодила ему прямо в грудь и прошла насквозь.
Следующая ударила в стену над головой Ваймса, осыпав его штукатуркой.
– Все сюда! – заорал он.
Дверь в лавку за его спиной оказалась открытой, и он ввалился внутрь. Остальные толпой бросились за ним. Снаружи продолжали свистеть стрелы, кто-то закричал от боли.
– Амнистия, говоришь? – пробормотал он.
Грохот телег стих – повозки встали, очень удачно заслонив круглые окна лавки и по крайней мере на время обеспечив стражникам защиту.
– Это какие-нибудь идиоты, – сказал Дикинс. – Может, мятежники.
– Да неужели? Мы отлично знаем, что мятежников было не так уж и много! И кстати, они победили!
С улицы донеслись возмущенные вопли участников движения. Ничто так хорошо не перекрывает улицу, как вставшая поперек телега…
– Может, контрреволюционеры? – предположил Дикинс.
– Что? Думаешь, кто-то хочет вернуть на должность Ветруна? – спросил Ваймс. – Не знаю, как ты, а я бы присоединился. – Он огляделся и понял, что в лавке яблоку негде упасть. – Кто все эти люди?
– Вы крикнули «все сюда», сержант, – пояснил один солдат.
– Хотя мы и так поняли, что надо убираться, стрелы-то сыпались градом, – ответил другой.
– Я и не собирался прятаться здесь, меня просто внесло течением, – отозвался Достабль.
– А я поспешил за всеми из солидарности, – сказал Редж.
– Сержант, сержант, это я! Сержант! – отчаянно размахивая руками, закричал Шнобби.
«Командный тон и громкий голос, – подумал Ваймс. – Поразительно, как они, оказываются, могут осложнить жизнь». В лавку набилось добрых три десятка человек, а он не знал и половины из них.
– Господа, чем могу помочь? – раздался недовольный дребезжащий голосок за спиной Ваймса.
Обернувшись, он увидел крошечную, почти кукольных размеров старушку. Похоже, раньше она пряталась за прилавком и только сейчас решилась выглянуть.
Ваймс с надеждой окинул взглядом полки за ее спиной, но увидел на них только мотки шерсти.
– Э… Думаю, ничем, – сказал он.
– Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я закончу обслуживать госпожу Супсон? Четыре унции серой двухниточной пряжи, верно, госпожа Супсон?
– Совершенно верно, Этель! – донесся дрожащий от страха голосок откуда-то из толпы вооруженных мужчин.
– Кажется, пора выметаться отсюда, – пробормотал Ваймс. Он повернулся к своим людям и отчаянно замахал руками, призывая по возможности не огорчать пожилых дам. – Прости, госпожа, тут есть запасной выход?
Лавочница уставилась на него старческими невинными глазами.
– Не помешало бы что-нибудь купить, сержант, – многозначительно произнесла она.
– Э… Мы, гм… – Ваймс в отчаянии огляделся, и тут его осенило. – Ах да, разумеется, мне нужен «грибок», – сказал он. – Ну, такая деревянная штуковина…
– Да, сержант, конечно знаю. Это будет стоить шесть пенсов. Спасибо, сержант. Должна заметить, мне всегда нравились мужчины, которые сами этим занимаются. А могу я предложить тебе…
