проблему, но неужели ты правда думаешь, что он не убил бы тебя, выпади ему такой шанс? Он в ответе за огромное количество смертей. Мне жаль, что тебе приходится нести это бремя, но я не сожалею о его смерти. – Я протягиваю свободную руку и осторожно прикасаюсь ладонью к его синяку. – А человек, которого ты избил, причинил боль моей сестре. Я кричала не потому, что хотела его спасти. А потому, что знала, что ты будешь чувствовать себя виноватым, если потеряешь контроль.
Он делает судорожный вздох.
– Видимо, пора прощаться.
Я бы рассмеялась, если бы не чувствовала, будто нахожусь посреди марафонского забега. Настало время открыть всю правду, но сердце стучит так быстро, что вдруг появляется страх потерять сознание. Написать эти слова и убежать, пока он их не прочел, было гораздо проще.
– Аид, я не уеду. Я люблю тебя. Я останусь и сделаю все, чтобы защитить тебя и помочь защитить твоих людей.
– Но Зевса больше нет, ты свободна.
– Я знаю, что свободна, – прерывисто вздыхаю. – И раз свободна, то делаю выбор. Я выбираю нас. – Он не отталкивает меня, и, набравшись храбрости, я продолжаю. – Месяц назад я хотела только одного – сбежать. Я не знала о твоем существовании, не говоря уже о том, что влюблюсь в тебя. Я не знала, что существует часть Олимпа, в которой я буду чувствовать себя как дома. – Когда он просто смотрит на меня, будто бы в замешательстве, я тяну его за руку. – Здесь, Аид. Здесь, с тобой, я чувствую себя дома. В этом доме, в нижнем городе. Я хочу быть с тобой, если позволишь.
Его губы медленно растягиваются в улыбке.
– Ты серьезно.
– Всем сердцем и душой.
– Я тоже тебя люблю. – Он подносит наши руки к губам и целует костяшки моих пальцев. – Я не хотел своим признанием вынуждать тебя остаться, но… я тоже люблю тебя.
Он любит меня. Он любит меня. Я и так подозревала, но, когда он произносит эти три слова, моя голова кружится от радости. Мне бы очень хотелось полностью погрузиться в это состояние, но нужно разобраться с просьбой моей матери.
– Аид, остался еще один вопрос.
– Условия твоей сделки.
– Да. – Я крепко сжимаю его ладонь. – Я пообещала матери шесть публичных выходов в верхнем городе по ее выбору. Шесть совместных выходов с нами обоими.
Аид долго смотрит на меня.
– И все?
– Что значит – и все? Если человек, стоящий за мифом об Аиде, будет несколько раз в год оказываться у нее на побегушках, ее власть в глазах других многократно усилится. Это серьезное дело.
Он осторожно пересаживает щенков и встает, поднимая меня за собой.
– Невелика цена.
– Ты уверен? Потому что если у тебя есть хоть какие-то сомнения…
– Персефона. – Аид берет мое лицо в ладони. – Маленькая сирена. Неужели ты думаешь, что есть цена, которую я не готов заплатить за твое счастье и безопасность? Деметра могла потребовать гораздо большего.
Опять ком в горле.
– Не говори ей об этом.
– Не стану. – Он улыбается мне. – Скажи еще раз.
Я безошибочно понимаю, что он имеет в виду. Провожу ладонями по его груди и обнимаю за шею.
– Я люблю тебя.
Он губами касается моего уха.
– Еще.
– Я люблю тебя.
Кожей чувствую, как его губы складываются в улыбку.
– Я тоже люблю тебя, маленькая сирена.
– Наверное, сейчас неподходящий момент для шуток?
Аид опускает руки мне на талию и прижимает ближе, укутывая меня своим теплом.
– С каких пор тебя это останавливает?
Я смеюсь. Смех сначала звучит неровно, но потом наполняется истинной радостью.
– Ты прав. – Я придвигаюсь к нему. Едва могу поверить, что все закончилось. Или не закончилось, а наоборот, только начинается. Все так хорошо, что даже не верится, и я все никак не могу перестать прикасаться к нему, убеждая себя, что он здесь, что все это на самом деле. – В таком случае у меня есть вопрос.
– Ага. – Он слегка отстраняется, и я вижу, что он широко улыбается. – Спрашивай.
– Ты любишь меня больше, чем свои драгоценные полы?
Он смеется. Громко и основательно, будто наполняя этим звуком все окружающее нас пространство. Аид опускает голову, пока не касается моих губ своими.
– Я точно люблю тебя больше, чем свои драгоценные полы. Но буду настаивать, чтобы в будущем ты воздержалась от того, чтобы заливать их кровью.
– Ничего не могу обещать.
– Нет, этого я и не жду. – Он целует меня. И дня не прошло с тех пор, как он в последний раз прикасался ко мне губами, но кажется, будто целая вечность. Прижимаюсь к нему и с нетерпением раскрываю губы, чтобы поцелуй стал глубже, растворяюсь в ощущениях и совершенстве момента.
По крайней мере, пока он не поднимает голову несколько секунд спустя.
– Если не остановимся, опоздаем на пресс-конференцию.
– Пусть идут к черту.
Снова этот восхитительный смех.
– Персефона, мне совершенно не хочется снова оказаться в черном списке твоей матери, особенно если этого так легко избежать.
Он прав. Знаю, что прав. Я запускаю пальцы в его волосы и слегка тяну за пряди.
– Пообещай, что ночью мы запрем все двери, выключим телефоны и распылим спрей для отпугивания Гермес. Я хочу, чтобы ты был только моим.
– Договорились.
Мы неохотно отрываемся друг друга. Большая часть моих вещей осталась здесь, поэтому я делаю все возможное, чтобы замазать синяки Аида, а остальное скроют темные очки. Он надевает черный костюм с рубашкой того же цвета и выглядит словно злодей, вышедший на солнечный свет. Всю дорогу на пресс-конференцию мы держимся за руки.
Остальные члены Тринадцати вместе со своими семьями собрались в одном из внутренний дворов, окружающих башню Додона. Все одеты безупречно. Дети Зевса, живущие в Олимпе, облачились в черное, с нарочито отрешенным выражением на лицах. Мои сестры позади матери. Сжав напоследок ладонь Аида, я иду к ним. Он еще крепче сдавливает мою руку.
– Останься.
– Что? – Я озираюсь. – Но…
– Будь моей, Персефона. И позволь мне быть твоим. На людях и наедине.
Я смотрю на него, и в моей груди, словно пойманная в клетку птица, трепыхается только один ответ:
– Да.
Не знаю, чего я жду. Конфликта. Обвинений. Но Аид беспрепятственно проникает в ряды Тринадцати. Прибывают репортеры, и Посейдон выходит вперед, чтобы сделать официальное заявление и провозгласить Персея новым Зевсом. Истина интересует людей гораздо меньше, чем их собственное восприятие, и сейчас это нам на руку. Пристальное внимание репортеров к Аиду тоже не повредит.
Все это время выражение лица Аида остается расслабленным, будто он регулярно посещает пресс-конференции. Его дискомфорт выдает только то, как он тайком от всех крепко держит мою ладонь. Когда все начинают расходиться, я льну к его щеке и шепчу ему на ухо:
– Ты прекрасно справился. Мы почти закончили.
– Собралось больше людей, чем я ожидал, – щепчет он, едва шевеля губами.
– Я не дам тебя в обиду. Обещаю.
Мы идем к машинам, но репортеры мчатся за нами, засыпая его таким количеством вопросов, что я едва за ними поспеваю.
– Вы все это время были в нижнем городе?
– Почему появились сейчас? Это связано со смертью Зевса?
– Вы тот загадочный мужчина, с которым сбежала Персефона Димитриу?
– Вы официально вместе?
Я поднимаю руку, переключая их внимание на себя.
– Друзья, мы с радостью сделаем официальное заявление… завтра. Сегодня мы собрались, чтобы оплакать смерть Зевса. – У меня было достаточно практики публичных выступлений, и я без запинки произношу эту ложь. Просто жду. Наконец, они замолкают и сосредотачиваются на сегодняшних событиях.
Когда нам наконец-то удается вырваться, Аид поворачивается ко мне и снова смотрит на меня так, будто впервые видит.
– Мой рыцарь в солнечных доспехах спешит спасти меня от прессы.
– Да, не тебе одному нравится играть роль героя. – Снова сжимаю его руку. – Нужно немного привыкнуть, чтобы научиться управляться с этим цирком.
– Думаю, я прекрасно справляюсь, пока ты рядом. – Он не ждет моего ответа. Просто заключает в объятия и захватывает мои губы в поцелуе. Я спешу встать
