том, о чем папа наверняка догадывался, а подозревал уж точно еще за долго до того, как все на самом деле произошло.
Традиционно проспав до обеда, я, потирая глаза, сразу направилась на кухню и застала там картину, должную быть воспетой в балладах. Принаряженная в пух и прах Годица поучала временную свою замену. В качестве пуха был, собственно, пух по краю корсета, а в качестве праха — браслетик на мужественном запястье из бусинок, камешков, кусочков кожи и неизменных как мироздание курьих костей. Брошка крендельком была на самом почетном и видном месте — на груди у сердца.
— Не боись, ведьмы как ведьмы, с недосыпу молоньями сыплют и проклясть случайно могут, но я тебе амулетиков оставила. Ты только не путай, что от чего, а то конфуз выйдет, как с младшей нашей. Только пс, по секрету, как кухарка кухарке. Я ее от некромантии отвадить хотела, а оно наоборот — привадилось. Он, вернее. А хотя… А и хорошо вышло! Хоть и темный, что подвальный мрак, а с понятием. И извинения нужные приносит, за младшей в оба глаза. Не то что дивный жених, хоть и светлый, что глаз слепит, а все равно мутный тип. Ты за ним приглядывай, если явится, и мне потом все как по полкам разложишь. А то с ним компота не сваришь. Сразу видно — нелюдь. И правила у них дурные. Это где это видано, девку сватать, а жениться только через двадцать лет. Надо чтоб вот как у меня. Пришел, поел и сразу все. Чтоб понятно было, годное оно в мужья, или так, рядом полежать! А еще вот! Если вдруг мадам заявится со свитой, свиту гнать с кухни в три шеи и не бояться, советник сам ее не шибко выносит. Хоть она ему и мать, а такая ведьма, что я и слов не придумаю. А что это вы, барышня, по коридорам хрюкаете? Идите уже сюда. И нечего на меня глазами сверкать, все равно, как у батюшки вашего не выйдет, да и он мне в кухне не указ. Сядьте вон лучше и чаю с пирогом, лимонный. Вам же нравится.
И счастливая новобрачная, расплываясь в довольной улыбке, собственноручно мне чай налила и пирог на стол поставила. И смотрела умильно, пока я все не съем, не подобрею и не забуду, что она там про приворот ляпнула. И торопливо делилась новостями о недельном путешествии в Лучезарию с мужем.
К вечеру я, дрожа поджилками и предвкушая, явилась к месту назначения. Но мне с порога вручили этот кошмарный дневник и усадили за стол без всякого намека на более тесное общение. Сам Холин тоже что-то писал, заполнял, черкал и шипел, только что ядом не плевался. А может и плевался, просто до меня не долетало. А вот укоризненные взгляды за отлынивание от работы — вполне. Спустя пару часов, обнаружив меня в той же стадии раздумий и пустым взглядом в качестве помощи умственно скорбящим набросал план и удалился. С планом Холина и без самого Холина, на профиль которого я бесконечно залипала, дело пошло быстрее, а когда я закончила себя жалеть и увлеклась — так вообще с огоньком.
— Меня в завещании упомянешь? — подкрадываясь со спины поинтересовался некромант. Темные… Любят они это дело — подкрадываться. Потом хрясь, и полруки нет..
— Разве только недобрым словом.
— Закончила? — Я поставила точку, дату и закорючку подписи и кивнула. — Тогда идем.
— Куда?
— На кладбище конечно!
— Копать?
Холин заржал, бросил в меня комком мантии и предложил взять лопату, а то вечно со мной что-то случается и лопата лишней не будет. Я оценила глумливую физиономию и решила, что да, лопата пригодится.
Помните, я мечтала о романтичных некромантах, свиданиях на кладбище и сетовала, что Холин — занят? Он и сейчас был занят. Только исключительно мной. Блестел глазами, улыбался и коварно подливал в бокальчик… компота. А вы чего подумали? Мы же на дежурстве. Кладбище вот инспектируем. То самое, с шиповниковыми кустами, которые уже совсем отцвели, но опавшие лепестки еще хранили легкий, едва уловимый аромат, смешивающийся с запахом влажной земли и травы. Мар не торопился с объятиями, на которые я совершенно определенно рассчитывала, но инициативу не проявляла. В конце концов я воспитанная барышня из приличной семьи. А он — привороженный курьими костями темный. И некромант. И чудовище, каких поискать.
— Мы не станем никому рассказывать, верно? — сделала я вывод, опираясь на таинственность, выбранное для встречи место и маскирующий купол.
— А есть кому рассказать? И много? — Холин опирался спиной на надгробный камень и покусывал сорванную тут же, у камня, травинку. Я хищно следила за его губами.
— Папа и так догадывается, но есть еще двое… — я осеклась и поправилась. — Одна. И ей бы я рассказала. И ему рассказала бы тоже, если бы могла.
— Мика, я уже говорил. Не смей себя винить. Ясен виноват, не ты.
— Не я, но почему так больно и обидно, и горько? И я ведь до последнего думала о нем куда хуже, чем было на самом деле.
— Это пройдет, — уверенно заявил Мар, вынул бокал у меня из рук и притянул к себе. Обнял, овеяв леденцовым запахом, жарко подышал в волосы. Стало спокойно и неспокойно одновременно.
— Но ведь догадаются же…
— Возможно, когда-нибудь. Но умный промолчит, а глупому веры нет.
Отстранился, убрал волосы со спины, открывая шею, провел пальцами по груди и вверх едва касаясь кожи, обхватил ладонью снизу под подбородком и горячим влажным языком прошелся по торчащим над спущенным воротом рубашки позвонкам.
— Мар, — застонала я от пронзившего тело острого приступа желания.
— Шшш, — он коснулся пальцами моих губ, удерживая очередной стон, — как считаешь, здесь достаточно темно, чтобы показать могущество?
Потом мы и не виделись. Он даже не позвонил ни разу и сообщений не прислал ни одного. Ну и я не стала. Меня жаба давила писать первой. Больше недели. До вечера после вручения диплома.
Само вручение прошло в тихой камерной обстановке. До этого, под чутким Холинским руководством и неумолимым взором я собственноручно заполнила все бланки, собрала в кучу вместе с дневником и отослала на кафедру. Спустя неделю пришло извещение. Я отправилась в Академию, где магистр Йорд вручил мне долгожданное, отечески хлопнул по
