— Как это произошло? — сухо спросил Стас.
— Мы пока мало что знаем. На Александра навели Зов. Это особый способ околомистического ментального воздействия. Вроде того, что вы сейчас испытали на себе, но значительно более изощренный. Вашему маленькому другу оставалось только найти точку быстрого перехода в рамках одного пространства. Он ее нашел…
— Погодите… — Стас коснулся рукою лба. — Объясните, пожалуйста, толком, без фантастических терминов!
— Александр — один из редких на земле мальчиков, обладающих весьма специфическими способностями.
— Так вот кто из них койво! — сказал Вовка.
— Да, — подтвердил брат Энрико. — Доброслав всего лишь отражает и преобразует его энергию.
— О чем мы говорим! — возмутился Стас. — Вам известно, что с мальчиками?
— Пока известно только то, что они сейчас находятся в секретном исследовательском Центре «Чизанелли». Он расположен в Пизанском подгорье…
Стоящий за стойкой бармен перебил его длинной итальянской тирадой.
— Он спрашивает, будете ли вы что-нибудь заказывать? — перевел Энрико. — Видите ли, тут не принято сидеть просто так…
— Это нигде не принято, — сказал Стас. — Кофе с коньяком, если можно. И пирожное. Вон то, с каким-то сеном сверху…
— И мне то же самое, — добавил Вовка. — Поспать сегодня уже не придется.
«Tutto, che abbiamo gia' vissuto…»[24] — зовуще утверждала Франческа из невидимых громкоговорителей. Она тщетно пыталась перенести слушателей более чем на сорок лет назад — к таинственным событиям, произошедшим на итальянском круизном лайнере «Antonia Graza».
Картина, которую нарисовал брат Энрико, удручала, пугала и завораживала одновременно. Цель похищения была не вполне ясна. Судьба мальчишек неизвестна. Таинственный подземный, точнее, подгорный, Центр тщательно охранялся и был изолирован Генеральной Блокадой (ни Стас, ни Вовка так и не смогли понять, что это такое, но на всякий случай важно покивали). По косвенным сведениям удалось выяснить — в центре «Чизанелли» проводились чудовищные эксперименты. В рамках одного из них планировали ни много ни мало, воссоздать в текущем времени композитора Антонио Виральдини. Свет на всю эту историю могла бы пролить певица Анна Джильоли. Она сейчас в Венеции, должна дать несколько эксклюзивных концертов, но на какие-либо контакты с Сальваторами не идет категорически.
— Может, мне попробовать? — робко предложил Вовка. — Типа, познакомиться…
— Вов, у тебя мания величия, — отреагировал на это предложение Стас. — Давай уж сразу с Монсеррат Кабалье и так, чтоб жениться!
Энрико внимательно посмотрел на Вовку.
— Вы знаете… ваше предложение абсолютно лишено логики, но не лишено смысла.
— То есть? — не понял Вовка.
— Полная нестандартность подхода.
— Ну и что?
— Расскажите подробнее, — попросил Стас.
Брат Энрико не заставил просить себя дважды. Он подробно изложил все, что знал о центре «Чизанелли», о женщинах, называемых «дьяболинами», неизвестные Стасу и Вовке подробности судьбы композитора Антонио Виральдини…
Разошлись, когда совсем рассвело и запели первые телефонные звонки.
Утром удалось уговорить профессора дать выспаться. Он не выразил по этому поводу желаемого восторга, но и возражать не стал, увидев физиономию Вовки, когда тот открыл ему дверь. Сарачено повел себя покладисто и гуманно, объявив, что сегодня работы, по такому случаю, не будет. Но у гостей нет при этом никакого морального права отказаться от ужина!
— Четыре часа на сон, потом — свободное время, а к ужину, извините, но я жду вас внизу, в холле гостиницы!
— А после ужина — спать? — с надеждой спросил Вовка.
— Будем посмотреть, — уклончиво ответил профессор.
День прошел скомканно, незаметно наступил теплый уютный вечер. В ресторан отправились пешком. Стас и профессор Сарачено о чем-то оживленно беседовали. Так и не выспавшийся Вовка плелся позади и думал, с чего лучше начать разговор. Как попросить профессора свести его с Анной? Да и возможно ли это? Он был уверен, что возможно — в муниципальном комитете по культуре у Сарачено были завидные связи. Стоит ли говорить ему о визите Сальватора? Нет, это исключено… Как же голова трещит! Господи, а что же с мальчишками-то? Надо срочно что-то решать, ехать в Пизу и что-то делать! Но Энрико велел не торопиться и никого ни о чем не информировать. Легко сказать…
Вовкин взгляд помимо воли задерживался то на фасадах дворцов, то на тесных средневековых улочках, открывающихся за поворотом, то на проносящихся по каналам и «канавкам» скоростных катерах (некоторые из них были с мигалками — полицейские, «скорая помощь»…) — но сегодня красота и экзотика Города мало волновали его. Стас и профессор что-то бурно обсуждали, причем Стас уже успел перенять профессорскую жестикуляцию. Было видно, что нервы Стаса взведены до предела, но он старается не показать виду и отвлечь себя интеллектуальным разговором. Вовка смотрел на них со спины и вдруг подумал о том, сколь суетны и пусты бывают все эти повседневные тревоги, заботы и споры, когда в мире столько всего прекрасного, хотя бы вот Венеция — чудо света на островках в лагуне. И почему рядом с такой красотой уживается зло?
Но надо делать дело. Вовка подошел ближе.
— …потому что Венеция всегда считалась символом смерти, тлена и зыбкости-неопределенности! — продолжал начатую мысль Стас.
— А что вы хотите! — громко отвечал профессор. — Этот город до сих пор называют столицей красивого умирания и ревнивых мужей.
— Это еще почему? — вклинился в разговор Вовка.
— Известно почему! Ведь именно венецианский мавр Отелло неласково обошелся с горячо любимой Дездемоной, а стараниями великого Шекспира история эта получила всемирное звучание… Игра чувств!
— Для Венеции это совершенно естественно и нормально, — авторитетно заявил Стас. — Тут что ни творение, то игра чувств. Тот же Виральдини… Я уже не говорю о живописи, зодчестве, о стеклодувстве… извините за выражение.
— Ошибаетесь! — запальчиво перебил Стаса профессор. — Виральдини в своей музыке, наоборот, чаще старался донести скорее мысль, идею, нежели чувство. Хотя… вы в чем-то правы, — он сбавил тон. — Чувственность была ему отнюдь не чужда. Но главным его подходом к творчеству все-таки было чувство меры. Чувство меры — это был стиль Виральдини!
— Ценное качество… — сказал Вовка. — Может быть, большая нагрузка заставляла его держать себя в равновесии? И музыку писать, и приют в руках держать. Потом Анна…
