Сигнал тревоги изменил тональность, стремясь перейти в ультразвук. Магистр замер на месте. Он как никто другой знал, что это может означать только одно — прорыв Генеральной Блокады.
В следующее мгновение центр «Чизанелли» превратился в растревоженный улей. Сотрудники метались по всем помещениям, пытаясь обнаружить беглецов — многих все еще не покидала призрачная надежда, что они просто где-то спрятались. Ведь незаметно покинуть территорию Контура решительно невозможно! Завыла сирена.
— Apocalipsum! — бесполезно рычал в микрофон Магистр, — Apocalipsum!!!..
У пультов толклись инженеры, тщетно пытаясь изменить настройки агонизирующей Генеральной Блокады. На полную мощность работали сканеры, пытаясь обнаружить излучение Койво и запеленговать Бурика, — пустые экраны были ответом.
Дверь в кабинет Магистра отворилась без стука. Еще час назад это казалось невозможным — подобное нарушение субординации в стенах Центра «Чизанелли» было чревато множеством неприятностей. Тем более что на пороге стоял не самый старший представитель технической службы. Она располагалась на нижних уровнях Контура и ее сотрудники редко попадали сюда, в административную часть.
— Магистр, простите, что я беспокою вас…
— Кто ты? — устало бросил хозяин кабинета.
Вошедший удивленно мигнул.
— Меня зовут Карло. Карло Менегелло. Я слежу за состоянием водных и гидравлических систем…
— Что ты хочешь, Карло Менегелло?
— Я хочу… Я хочу сказать, что-то случилось со шлюзами.
— Какими шлюзами? — Магистр был бледен и смотрел мимо собеседника. Тот, похоже, начинал терять терпение.
— Основными! С шестью шлюзами, которые отделяют наш центр от Водопровода Медичи. Я решил доложить непосредственно вам — мое руководство пока не в курсе…
— Ты хочешь сказать… — Магистр перевел дыхание. — Ты хочешь сказать, что воды Медичи могут проникнуть в Контур?
Менегелло ответил не сразу.
— Дело в том, что…
— Говори как есть! — заорал Магистр.
Менегелло вздрогнул.
— Они уже проникают. Что-то случилось — резко возросло давление на шлюзы со стороны водопровода. Такого никогда не случалось. Там столетия не было столько воды.
— А ты знаешь, чем это нам всем грозит? — Магистр вдруг заговорил спокойно и умиротворенно.
— Нет… — растерялся Менегелло.
— Это грозит сущим пустяком. Воды Медичи больше не сдерживаются Генеральной Блокадой. Шлюзы вскоре прорвутся, и вода затопит нас, словно пауков в банке.
— Но… Вы ведь понимаете, что этого нельзя допустить… Надо… надо срочно эвакуировать людей. — Подбородок его задрожал. — Вы должны сделать объявление!
Пухлое лицо Магистра пересекла сладковатая улыбка.
— Ты, инженеришка, потерял чувство реальности, — не сказал, а пропел он. — Или ты забыл, где работаешь и кому служишь? Так я напомню тебе это прямо сейчас.
— Вы… не посмеете… — Менегелло затрясся всем телом. — Вы не имеете права…
Далекий грохот заставил обоих вздрогнуть.
Добрыня отскочил от шевелящейся под ногами омерзительной жижи, достал из кармана мятый-перемятый платок, когда-то положенный туда мамой, и вытер губы. Он не мог понять, где находится, сколько прошел и куда идти дальше. Странное оцепенение навалилось на него, лишая желания куда-либо двигаться. Добрыня погасил фонарик — батарейки были на исходе. Да и понадобятся ли теперь батарейки? Со всех сторон сразу навалилась плотная, какая-то фотографическая темнота. Казалось, ее можно было потрогать руками и даже попробовать на вкус. Перед глазами забегали цветные круги. Постепенно они слились в одну желтую точку, которая заколыхалась где-то вдалеке робким огоньком. Добрыня стал вглядываться в огонек и вдруг понял, что это никакие не круги, а старинного вида фонарь, похожий на керосиновый — в большой стеклянной колбе колыхался хрупкий язычок желтого пламени. Глаза Добрыни расширились. Неверное пламя размыто освещало странную фигуру в длинном грязном балахоне. Лицо было прикрыто капюшоном. «Хозяин!» — пронеслось в голове. Сразу вспомнился рассказ Джузеппе.
— Шиш тебе! — крикнул Добрыня, испытывая огромное удовольствие от своей внезапной смелости.
Он включил фонарик и пошел в другую сторону. И даже не слишком удивился, когда увидел впереди ту же неясную фигуру с допотопным фонарем. Добрыня остановился и постарался успокоить дыхание. Странно, прежнего ужаса он не чувствовал. Даже страха не было. А что было? Добрыня прислушался к себе. Была усталость. И огромное желание увидеть Бурика и Антонио… Который теперь наверняка их с Буриком разлучит…
Эти думы подхлестнули Добрыню. Он быстрым шагом направился прямо на свет фонаря. Когда до странной фигуры оставалось несколько метров, Добрыня остановился и крикнул в теряющееся под капюшоном лицо:
— Тебе, сволочь в балахоне, делать больше нечего, как меня тут запутывать? — он всхлипнул. — А еще Хозяин!
Этот выкрик, очевидно, забрал последние силы — Добрыня присел на корточки, согнулся и заревел. Совсем как несколько лет назад, когда… Нет, не хочется вспоминать — и так тошно. Худое добрынино тело буквально выворачивалось на изнанку от душивших его слез — почему-то именно сейчас он осознавал себя маленьким и беззащитным.
Внезапно он почувствовал, как худая рука легла на голову. Добрыня сердито отшатнулся.
— Тебя НЕТ! Я никуда за тобой не пойду!
— Значит, так и будешь здесь сидеть? — раздался откуда-то сверху негромкий хрипловатый баритон.
Добрыня поднял глаза. Перед ним стоял высокий худой человек в грязном рваном балахоне — видно, что очень старом. В руках он держал древний фонарь с фитилем. Лица невозможно было разглядеть — его покрывала черная тень от глубокого капюшона. Эта тень притягивала, словно магнитом, и не отпускала взгляд.
— А вы что… по-русски знаете?
— Я знаю много языков. Но мне редко приходится разговаривать.
Добрыня всхлипнул последний раз, неловко поднялся.
— Вы Хозяин?
— Нет, — ответил незнакомец. — Я — Изгнанник. Я проклят так давно, что сам уже потерял счет времени.
— И что вы тут делаете?
— Храню Тайну Покоя.
— Нашли место…
— Я его не выбирал.
Добрыня подумал немного и спросил:
— А зачем вы хотели меня запутать?
— Почему ты так решил?
Добрыня смутился.
— Я вообще-то не знаю… Так говорят. Вроде того, что Хозяин может завести… и бросить.
Через тень от капюшона невозможно было понять — улыбается собеседник или нет.
— Только мне и дела, чтобы заманить куда-то чужеземного ребенка и бросить.
