Выйдя из электрички, мальчишки неторопливо осмотрелись.
— Нам туда! — неуверенно сказал Добрыня. — Вроде бы…
— Ну, пошли… — ответил Бурик, жестом приглашая за собой Антонио.
Через некоторое время Добрыня заметил несколько заброшенных, заросших травой путей.
— А вон стрелка! Глядите!
— Ух ты! Пошли подергаем…
Ребята потопали по заросшим шпалам и ржавым рельсам. Стрелка была довольно старой и рыжей от ржавчины. Казалось, от старости и одиночества она устала стоять ровно, а потому покосилась. Засучив рукава, Бурик и Добрыня взялись за рычаг и противовес. Стрелка не сдвинулась. Подскочил Антонио и принялся помогать Добрыне с противовесом. Все напрасно — стрелку заклинило намертво. Пришлось отряхнуть руки и вернуться на прежнюю дорогу, оставив в недоумении бродившего неподалеку старичка-сторожа, который сначала наблюдал за манипуляциями трех странных мальчишек, а потом долго чесал затылок, глядя им вслед.
— Мне кажется, — робко и как-то печально начал Антонио, — что если подняться вон на тот пригорок, за ним обязательно будет море… — он указал рукой на высокую насыпь впереди. — У нас в Венеции есть похожее место недалеко от дома. То есть… было. Сейчас, наверное, уже и нет. Мы с Этторе часто ходили туда купаться.
Бурик и Добрыня молчали. Потом Бурик осторожно положил руку на плечо Антонио.
— Но ведь мы — с тобой… И мы тебя никогда не бросим.
— Если, конечно, ты сам этого не захочешь, — добавил Добрыня.
Антонио испугался:
— Как же я могу такое захотеть?!
— Вот и я про то! — сказал Добрыня. — Хватит грустить, пошли.
В воздухе стоял запах нагретых за день шпал. Через несколько десятков метров показались массивные ворота. Ворота имели вид внушительный и непреодолимый. У Добрыни возникла идея попробовать проломиться через проходную.
— А там будет видно, да? — спросил Антонио.
— Ага… — ответил Бурик. — Там посмотрим.
За дверью их встретил нестарый еще сторож в железнодорожной форме, потертой фуражке и с большими усами. Добрыня начал импровизировать, с любопытством глядя на усы:
— Дяденька-а… мы это… занимаемся в железнодорожном кружке. И нам за лето надо написать… — он на секунду запнулся.
— Реферат! — выручил его Бурик. — По истории паровозов.
— Да-да… — торопливо согласился Добрыня. — Именно… Паровозы… Братья Карамазовы… То есть… тьфу! Черепановы…
Антонио деликатно отмалчивался, но старался уловить суть разговора.
— Не, ребята, — улыбаясь, отвечал усатый сторож. — Все ангары закрыты, поставлены на сигнализацию, так что приходите в понедельник.
— А в понедельник у нас уже встреча с преподавателем! — капризно соврал Бурик. — Специально ведь из Москвы приехали. Надо же, как неудачно!..
— Ничем не могу помочь…
— Нам бы только взглянуть… — подал голос Добрыня.
— Рад бы, но… Разве что… пройдите, если хотите, немного вперед, там старый паровоз на рельсах.
— Заброшенный?
— Ну да…
— Ого!.. Спасибо большое.
— А там собак нет? — спросил Бурик.
— Да кто ж их знает… — сторож зевнул.
Собаки были. Несколько псин без ошейников, явно местные, которые и тяпнуть могут при случае… Мальчишки нерешительно остановились около древнего закопченного паровоза, красовавшегося на дальних запасных путях и зажатого спереди и сзади двумя вагонами от старых электричек.
— Класс… — выдохнули Бурик и Добрыня, завороженные видом старинной неподвижной машины, словно сошедшей с экрана кинофильма о прошлом.
Антонио подошел, погладил колесо, которое было выше его, и спросил:
— На таких повозках у вас раньше ездили, да?
— Не «у вас», а у нас, — назидательно ответил Бурик. — Пора тебе привыкнуть к тому, что ты давно уже с нами, а не «гость из прошлого».
— Да-да, конечно, — поспешно заверил его Антонио. — Просто мне интересно. А как оно… то есть она… ну, как вот это двигалось?
— Очень просто, — ответил Добрыня. — Вот тут — котел. — Он ткнул пальцем в округлые бока передней части паровоза. В нем нагревалась вода и паром толкала поршни. А поршни уже двигали колеса…
— Невероятно… — бормотал Антонио, поглаживая какую-то деталь возле колеса.
— А вон из той кабины все управлялось, — добавил Бурик.
Антонио уважительно посмотрел туда, куда указывал Бурик.
— Наверняка все внутри разворовано, — сказал Добрыня.
Бурик ничего не ответил. Ему ужасно хотелось подняться по железной лесенке наверх, посмотреть кабину, какая она внутри. Однако собаки вот… и люди какие-то — видимо, сторожа.
Увидев сторожей, Добрыня несколько приободрился.
— Пойду, попробую договориться, — сказал он Бурику и Антонио.
— Да ну их… — ответил Бурик. — Уж лучше так…
— Да-а? А собаки, между прочим, и под колесами пролезть могут…
— Ну хорошо, — рассудительно сказал Бурик. — Пошли к мужикам.
Самый старый (действительно сторож) уперся напрочь — не позволю, и все тут!
— Идите к диспетчеру, вон, на четвертый этаж.
— И пойдем, — с достоинством ответил Добрыня.
— Идите, идите!
— И пойдем! — повторил Добрыня. — А вы здесь оставайтесь.
Стараясь казаться гордыми и независимыми, мальчишки вошли в странное треугольное здание. В гулком прохладном вестибюле обнаружился лифт. Бурик ворчал.
— Ну чем нам поможет этот диспетчер? Прогонит только…
— А может, не погонит? — спросил доселе молчавший Антонио.
— Как же… Будет нам не паровоз, а кукиш!
— Cosa vuol dire «кукиш»? — тут же отреагировал Антонио.
Добрыня сложил из трех пальцев характерную комбинацию и молча протянул ее Антонио. Тот от неожиданности шарахнулся в сторону и наступил Бурику на ногу.
— Уй-я-а!.. — завопил Бурик, наполняя пустой вестибюль раскатистым эхом.
— Не, Саш, он так не понимает, — сказал Добрыня. — Ты уж объясни ему.
— А как я ему объясню, если сам не знаю, как это объясняется? Кукиш и кукиш. У нас в классе есть Анька Щербакова… — на этих словах Бурик запнулся и слегка покраснел. — Она вообще «корочница». Прикольная… Мы на основах экономики проходили какие-то определения. Она взяла и на перемене написала на доске, что кукиш — это кулак, сменивший силовые методы на экономические. А тут учительница вошла.
— И что?
— Да ну, как начала орать! Папу вызвала. Сказала, что у Аньки в голове только чернуха. А она… ну просто… приколистка.
— М-да… Ладно, не объясняй про кукиш. Потом поймет. Ого, мы же лифт не вызвали.
