и будет хорошо, бедный мальчик…
Глотаю зелья… какие? Нужно пояснить им, что мне не нужно сонное. Мне нужно… нужно дождаться её, потому что я видел… и понял… и боль может быть не тем, чем кажется… Но вот я почему-то уже в нашей комнате, моей и Лайла, и непривычно, что нет полога и лиловых тапочек. А сон накатывается, властный и злой как прилив, и перед тем, как я тону, мне становится страшно. Я знаю — там будет то же, что и здесь: трещит стекло, извиваются отростки влажной черноты и золотые нити, улыбка безумной Полли, светящийся призрак с ласковыми руками матери.
И они все, конечно, приходят. Но не решаются подойти: не пускает фигура из пламени. Огненный часовой — по кругу, по кругу. Птица. А может, иная фигура — жарко горящая в памяти. Глаза, точки веснушек, лицо, которое не забыть больше.
Но стекло трещит, будто лёд на реке. Медленно бегут по нему изломы — и я не знаю, что случится, когда оно треснет совсем, знаю только, что придёт что-то страшное, а потому нужно непременно, непременно проснуться…
Тогда кто-то садится рядом. Гладит горячими руками по щекам и волосам. И ладонь, на которой ощущаются шрамы, крадёт и уносит страхи и горести. Мне шепчут что-то ласковое и уверяют, что всё уже прошло; она уходит, а потом возвращается, поит меня бульоном и чем-то сладким, и я пытаюсь в полудрёме спросить что-то, но: «Ш-ш-ш, потом, всё потом, я здесь, и тебе нужно отдохнуть. Мы поговорим потом, Янист…»
А когда я просыпаюсь — снова глубокая ночь. Лайла нет в комнате. И я уже чувствую себя сносно. Пугающе отличающим сон от реальности.
Распутываю одеяла и встаю. Нужно хотя бы умыться. И выяснить новости у неспящих. В питомнике всегда кто-нибудь не спит, так что это будет легко.
На втором этаже тихая полутьма. После просторных игровых комнат всё кажется маленьким и узким. Густой травяной дух стоит возле лекарской. Аманда говорила, что с Кани всё будет хорошо, хотя девочке и досталось. Нужно будет выяснить — что же с ней случилось всё-таки. Магическая блокада…
Очень хочется постучать к Гриз, но не нужно будить её после тревожных дней.
Внизу над Чашей притаилась, как воробышек, маленькая Йолла.
— Янист, — удивляется она. — Проснулся, да? Ну как ты, того… получше? Есть, може, хочешь? Мне тут Аманда натащила, чтобы нескучно было дежурить. Пирожки вот разные, булочки ещё… Тёплые — хочешь? У меня и чай есть.
Остаюсь больше потому, что девочка выглядит такой встрёпанной и печальной. Но ещё я всё-таки голоден. И это шанс узнать новости.
— А который час?
Йолла сообщает мне, что около трёх ночи. И немного оживляется, пока кормит меня пирогами и рассказывает, кто где.
— Не, Аманда тоже не у себя. Напекла она пирогов… потом сказала: чего-то взыскивать с кого-то будет. А чего — не сказала. А Гроски тоже не приходил. Вообще никто не спит, вроде. А, нет, Кани спит, ну это ясно — Аманда говорит, режим ещё дня хоть на три…
Добавляет, не поднимая на меня глаз:
— Говорит, всё в порядке будет с Кани. Это Аманда. А могло не быть. Блокада эта самая… дрянь какая.
Я всё недоумеваю, почему девочка выглядит такой виноватой и встревоженной. А маленькая Йолла поднимается и идёт скармливать крошки с ладони горевестнику Сквору.
— Я же не знала. Тейд в меня магией, ну а я… И вроде же била, как он показывал. Тренировали ж. То ли соскользнула рука, то ли… мож, они двигались, или там…
Мальчишки, которые напали на неё, — вспоминаю я. Гриз говорила, они так и не пришли в себя. Но когда мы с Лайлом уезжали в «Безмятежность» — последствия ведь были уже… или нет?
— Их ведь удалось вылечить, правда?
— А? Ну, Нэйш что-то отжал. Ага.
Девочка шмыгает носом, глядя куда-то в окно. Тихо добавляет:
— Как они кричали — в жизнь не забуду. Сейчас думаю — если б я промахнулась… ну, сильнее. Вдруг бы и они как Кани.
— Йолла. Ты не могла такого сделать, ты же понимаешь это? Аманда говорила… — собираю в памяти клочья фраз, слышанных сквозь сон. — Там бил кто-то, кто дрался с Нэйшем на равных. По ошибке такого не сделаешь, понимаешь?
— Угу. Такого — нет.
Йолла тихо выдыхает сквозь зубы.
— Нэйш сказал, я вышибла другую комбинацию. «Талантливо», — говорит. М-м-матушка мантикорья. Тейд и Кай, говорят, даже под обезболом потом ещё…
В голосе у неё начинают звучать слёзы, но видно, что она отчаянно не желает заплакать. Потому я подхожу, предлагаю разделить оставшийся пирожок. И начинаю говорить, почти не думая: о том, что она не хотела, и иногда такое бывает даже у взрослых магов, представляешь — в драке не всегда получается контролировать силы, вот и со мной как-то раз, когда я ещё учился в пансионе, на тренировочном поединке…
— Я слишком сильно ударил. «Водный кулак» вышел слишком плотным, а мой противник замешкался. И на несколько секунд мне показалось: он не дышит… было так же страшно, как тебе, понимаешь? Такое бывает. И ты или учишься дальше, чтобы распределять силы и свести риск к минимуму… либо стараешься меньше к этому прибегать.
— Ты… потому пошёл жить в Алчнодол, да?
— Ну-у, после пансиона я не сразу туда попал… но идти туда я не боялся. Не только потому, что не боялся потерять Дар. Просто на какое-то время я решил, знаешь… что не хочу причинять боль.
Просто тогда я не знал ещё, что боль бывает необходимостью… Но это не нужно сейчас маленькой Йолле. Она шмыгает носом, но уже раздумывает плакать. Серьезно кивает.
— Ага. То есть я вроде как тоже. Сказала ему. Ну, Нэйшу. Что не хочу больше науки этой всей. Обойдусь я. Вот.
— И что он ответил?
С Нэйша сталось бы сказать что-нибудь, что расстроило бы девочку ещё больше. Но Йолла щурится больше задумчиво, пропихивая крошки булочки сквозь прутья клетки Сквора.
— Сказал — может, и к лучшему, потому как непонятно — смог ли бы он… ну, учить меня. И как там оно сложится в Луну Стрелка. Потому что охота иногда приносит сюрпризы. Это… он куда-то намылился от нас, что ли?
Это было бы слишком большим сюрпризом. И слишком странным. Так я и говорю Йолле — и девочка даже фыркает:
