class="p1">— А для Уны была б трагедь. Как в романах. В общем, Нэйш тоже не спит, он в патруле, наверное. Или с Гриз поговорить пошёл — она тоже там где-то.
Наверное, я с самого начала знал, что невыносимой моей нет в молчащей спальне. Если уж в эту ночь не спят все…
Йолла понимающе машет, когда я направляюсь к двери.
За дверью живёт запах рассветной свежести. Небеса уже начали сереть, и феникс утра уже летит сюда — просто его пока ещё не видно. В небесах — поблекшая неполная луна. Бледный овал лица с косой усмешкой — неизвестным шрамом.
В рубашке без куртки слишком свежо, но я не возвращаюсь — холод смахивает остатки сна. Иду, взглядывая на сереющее небо. Где искать Гриз? Может быть, над рекой, на ландышевых полянах, где мы сидели не так давно — когда Луна Травницы лишь вступала в силу?
Но Луна Травницы ушла нынче — пусть даже это её остатки висят в небесах. Месяц трав, соков и любви закончен, вахта Элейсы Благоуханной завершилась, и теперь заступает её муж — безжалостный и прекрасный Стрелок Лин. Светлокудрый, Разящий, Охотник…
И ландыши отцвели. Есть только утратившие весеннюю свежесть тёмные листья — между ними осенью проклюнутся алые ядовитые ягоды…
Пахнет отчего-то горечью. Иду вдоль реки, по временам вглядываясь в знакомые места. Здесь мы говорили когда-то с Лайлом Гроски о кораблях с горящими парусами. И тогда я уже знал, что боль бывает частью нас, но не представлял, какой важной частью нас она может быть…
Наверное, со временем и ко мне она вернётся совсем. И воспоминания о пансионате, о родном поместье — обо всём — опять оживут. Сейчас они всё ещё кажутся чужими снами.
Ухожу от реки и блуждаю в своих поисках… или в своих мыслях? Пока не оказываюсь на границе «закрытой части» — лесного питомника. Может быть, Гриз ушла в патруль? Без артефактов и зелий вслед за ней не пойдёшь, но на границе подождать можно. Просто прислониться к одной из яблонь, которые снежат своими цветами — и подождать, глядя в холодный лик луны. Тревожащий. Неприятный.
— Луна Стрелка.
Он выступает из теней и бесшумно — и белый костюм вбирает лунное сияние, а на волосах лежат яблоневые лепестки. Кажется, он говорит даже не со мной — с лицом в небе, таким же бледным и холодным, как у него.
— Время охоты. Всегда настаёт после любовных игр, а? Желание размножаться и желание убивать, в конечном итоге, два мощнейших инстинкта… для всех. Пары образованы. Те, что справили свадьбы раньше, — будут строить логова. И подрастают детеныши драккайн — эти размножаются вообще всегда. Споры за территорию, за добычу… и ловли, и массовые капканы… Охота всех и на всех, в которой охотник и жертва временами меняются местами, но в этом-то и интерес, да?
Рихард Нэйш говорит медленно и тихо, но от его голоса и зачарованного вида утренний холод кажется лютой стужей. Особенно когда он поворачивает лицо ко мне.
— А вам не хочется поохотиться, Янист? Может быть, в компании? Какую тактику предпочитаете? Выслеживание с изматыванием? Отыскивание логова? Ложное бегство? Может быть, ловля на живца? Засада тоже неплоха, верно? Или можно вывести зверя на ловушки, поставленные другими. Или тактика ложной безмятежности, при которой охотник делает вид, что он дичь и позволяет хищнику подойти поближе, а уже потом…
Не спятил ли он окончательно?
— Последнее, чего мне хочется — это охотиться. В особенности — в вашей компании.
Он смеётся — и звучит это еще неуместнее, чем даже могло бы.
— О, на Луну Стрелка случается всякое. Крысы сами взбираются на корабли. Охотники и жертвы меняются местами. Кроткие перегрызают глотки. Жестокие бегут. Спросите Гриз — она вам подтвердит. Время охоты, — он вскидывает голову, и луна выбеливает его лицо под мрамор, — время хищников.
Я хочу спросить его, зачем он тратит на меня это своё драгоценное время, но «клык» с последним, почти что ликующим смешком пропадает между деревьями. Направляясь то ли на пробежку, то ли опять в патруль. Я тоже спешу убраться подальше от него — и от плачущих лепестками яблонь, их приторного запаха. Иду к самой старой яблоне — вечному месту свиданий для влюблённых. Старушка выдаёт по два цветения за год, оттого и пользуется неизменным уважением. Но первое цветение уже окончено, и теперь она темна среди остальных.
Зато у неё очень удобные переплетённые корни. И ствол кажется совсем тёплым, если прислониться.
Я не ищу больше Гриз, я просто смотрю, как небеса становятся всё светлее и голубее — и Гриз, конечно, отыскивает меня сама.
— Замёрз, — ворчит она, накидывая на меня половину своей куртки. — Ещё и сбежал. Иди сюда, прижимайся. Не бойся, не буду я к тебе приставать.
— Я не боюсь.
Гриз необидно хмыкает, ероша мне волосы.
— Прости, что не взяла к Шеннету. Мне бы там твоя поддержка не помешала. Но просто ты б на себя посмотрел… В следующий раз пойдём вместе, ладно? Только не слишком сильно обращай его в свою веру. Мне кажется, честный Шеннетский может как-то даже и навредить…
— Всё нормально, я не думаю, что у меня получится. Хотя… попробовать стоит, да?
Мы смеёмся, прижимаясь друг к другу под курткой. Которой явно мало на двоих.
— И извини насчёт псигидры. Нужно было сказать тебе.
— Я бы не сыграл как нужно. Я и так не сыграл как нужно.
— Всё равно нужно было сказать.
Её волосы с вечным запахом осени щекочут нос. И согревают. Будто костёр, в котором тлеет листва.
— Я… почти с тобой не говорила. Там. Но я… очень спешила к вам. Всё боялась, что опоздаю.
О чём она? Нужно больше уделять мне внимания в лечебнице, после нашего спасения, среди сумятицы? Наброситься с поцелуями и объятиями? Прижимать к себе, словно заблудившегося мальчика?
— Не опоздала, и… всё хорошо.
— А сегодня никуда не пойду. И вообще, будем наверстывать.
Я улыбаюсь в её волосы, потому что это звучит решительно, почти угрожающе. И потому что это ложь. Сегодня будет новая тысяча дел. А завтра ещё одна.
— Там… Лайл рассказал мне кое-что. Насчёт того, что ты забыл. Под воздействием вытвани.
О моём источнике боли, да. Мне трудно сердиться на Лайла, который дал честный отчёт. Особенно трудно сейчас, когда обнимаю её, а наше дыхание смешивается,
