одели перчатки чуть ли не до самых плеч, плюс меховое манто, полюс яркий макияж, выщипанные брови – эдакий живой вариант девушки кролика Роджера. Уверенна, Елену в таком виде мать родная не узнала бы. Пока она стояла молча.
– Привет, – говорила Елена, – как дела?
– Не рычи так! Не ругайся! Говори мягче! – эти реплики принадлежат мне.
– Я не рычу! – зло рычала Елена.
– Просто говори нормально. Как обычно. Не старайся ничего изображать, у тебя не выходит, – увещевала я ее, но Елена только еще больше злилась.
– Если я буду говорить как обычно, Нефедов меня сразу узнает!
Она протопала в угол комнаты и плюхнулась на стул.
– Не так надо ходить, – сказала я ей, – ходи плавно. Каждый шаг должен быть неспешным, как будто тебе совершенно некуда торопиться, как будто ты наслаждаешься каждым своим движением.
– Это как? – подозрительно спросила Елена, – как можно наслаждаться своим движением?
– Просто будь раскованней.
Но все мои слова пропадали втуне. Впрочем – именно этого и следовало ожидать. По опыту я знала, что Елена естественной может быть, только изучая отпечатки пальцев, а раскованной походкой она может передвигаться, только догоняя преступника. Особенно, если это Маврин.
– Помнишь, как ты целовалась в заброшенном доме? – спросила я, и Елена ожидаемо смутилась.
– И что? – произнесла она, прямо на глазах уходя в глухую защиту, – чего ты от меня хочешь?
– Вспомни то чувство. В тот вечер и какое-то время после, ты была такая, как сейчас нужно.
Елена, шмыгнула своим напудренным носом и отвернулась.
– Он, кстати, спрашивал меня о тебе, – сказала я. – Спрашивал, почему ты смотришь на него как на врага.
Елена, конечно, была необычная женщина. Я думала, она немедленно оживиться и воскликнет : ах, он обо мне говорил! А что говорил? А как говорил? А когда говорил? И т.д. Но она сказала только:
– Хорошо, что он понял.
Не сказала даже, а удовлетворенно процедила.
– Чего понял? – спросила я.
– Он понял, что должен измениться.
И с какой уверенностью она это сказала! Что до меня, то я окончательно потерялась, никаких причинно следственных связей между – «Маврин сказал, что ты смотришь на него как врага» и « значит, он понял, что должен измениться» я обнаружить не смогла.
– Он мне тоже сказал, что все понял, но, по-моему, он понял совсем другое, – сообщила я ей. – Мне показалось, он понял, что ты его не любишь.
– Ну да! – возмутилась Елена, – Как это не… не люблю. Я же его отпустила!
– А он вернулся.
– И что, мы, по-твоему, квиты?
– По моему, – сказала я, поднимаясь с кресла, в котором сидела, – тебе надо что-то с собой делать, или Нефедов даже вдрызг пьяный сразу тебя вспомнит и опознает. Ну, или, знаешь, оголи грудь до самого пупа, чтобы он больше никуда смотреть не мог.
Не знаю, подействовало ли так на нее предложение оголить грудь, или еще что, но Елена вдруг вылезла из своей скорлупы, и принялась судорожно оправдываться.
– Я же не просто так говорю, – затараторила она, – понимаешь, Маврин, он преступник, он всю жизнь им был, и ты абсолютно права была, когда говорила, что я не должна за ним следовать. Понимаешь, я права, а он нет. Поэтому, он должен измениться, он должен перестать быть преступником, и должен…
– Ой, хватит, – замахала я на нее, чувствуя, что меня сейчас затошнит от этой лавины слов, – ты просто боишься!
– Да чего мне бояться? – возмутилась Елена, – я в себе уверена, преступницей я никогда не стану, и…
– Ты без корсета показаться ему боишься, – безжалостно сказала я, но ведь и она меня не пожалела, слушать ее абсурдно-занудные речи было удовольствие то еще. – Боишься, что он в тебе разочаруется и бросит. И поэтому ты его отталкиваешь, заранее. Пусть уж останется красивой мечтой, чем станет неприятной реальностью.
Елена так и застыла. Потом она встала и решительно пошла в мою сторону, на какой-то миг я даже испугалась, что она мне врежет – как тогда, под деревом, Маврину. Но вместо этого Елена шагнула к зеркалу, и резко дернула вниз вырез платья.
– Так пойдет? – сказала она, поворачиваясь ко мне, и указывая на вздыбленную корсетом грудь, едва прикрытую шелковой тканью.
– Вполне, – кивнула я.
– Буду ждать твоего звонка.
48.
Я никогда не описывала Нефедова – так вот, это был высокий, атлетического сложения человек, черты его по пропорциям приближались к древнегреческим идеалам. Длинные волосы он носил на косой пробор, и, теоретически это ему шло – теоретически, потому что надменное, наглое выражение лица этого сиятельного скота перебивало все.
Даже в ресторане, где все сидели обособленно за своим столиком-островком, и с другими посетителями особо не пересекались, Нефедов умудрялся демонстрировать свое исключительное превосходство над окружающими.
– Шампанского! Всем! За мой счет! – произнес он, и не скажешь, что громко, но в деликатной полутишине ресторанного пространства его было слышно отчетливо. И так же отчетливо было понятно, что не от полноты души сей щедрый дар, а исключительно для того чтобы показать всем окружавшим Нефедова недочеловекам, кто тут король мира.
– А я как раз хочу шампанского, – произнесла Елена, садясь напротив Нефедова.
Беззаботного тона у нее не вышло, говорила она напряженно, сидела как на иголках, рыжую прядь, почти полностью закрывшую ей один глаз, она убирала трясущейся рукой.
– Ты кто такая, я тебя не звал, – грубо рявкнул Нефедов, и девушка за соседним столиком, с сочувствующей полуулыбкой покачала головой, как бы говоря Елене: «подруга, поверь, никакие его деньги того не стоят».
– Меня зовут Камилла, – сказала Елена, одновременно посылая мне панический взгляд (я находилась как раз за Нефедовым).
– Камилла, проваливай.
И она, наверное, ушла бы. Ну, или, как вариант, расстреляла бы Нефедова в упор, пистолет у нее был, маленький браунинг, в лучших традиция голливуда, прилаженный к поясу для чулок. Надо было что-то срочно делать – и я решила вмешаться.
– Ваш огонь горит так ярко, – сказала я, поднимаясь со своего места, – что так и хочется прилететь погреться.
– А ты еще кто? – спросил меня Нефедов.
Я, конечно, здорово рисковала. Пусть на пьяном лице Нефедова не было и тени какого-то прозрения, это вовсе не означало, что он нас, меня и Елену, сейчас не узнал. Я успела убедиться, что его лицо вообще никогда никаких чувств не выдает – вероятно, за полным отсутствием у него оных.
– Мы просто девушки, очарованные вашим богатством, – произнесла я, садясь. – Хотелось бы урвать хоть крохотный его кусочек. Небольшой кусочек вашего влияния, могущества, денег. Как бы это устроить?
Улыбнувшись Нефедову, я метнула Елене выразительный взгляд.
– Я влюбилась в ваш яркий огонь, – сдавленно произнесла Елена, и, мысленно я ей зааплодировала.
– Ты, хрень прозрачная, мне даром не нужна, – вяло махнул Нефедов в мою сторону, – а с этой штучкой, я бы, пожалуй, познакомился поближе.
– Это… это очень… очень приятно, – произнесла Елена несчастным голосом, и я закатила глаза.
– Пойдем к тебе? – выдавила она
