Служитель на автостоянке подвел большой «БМВ» и с видимым сожалением вернул ключи.
— Откуда начнем? — спросила Пранг, рванув прямо с обочины (я закрыл глаза). — Есть озарение?
— Нет, — ответил я. — Сомневаюсь, что Enorme станет снова прятаться на кладбищах, если только…
— Если только он не захочет быть найденным, — закончил фразу Боден.
В машине Пранг зазвонил телефон.
— Пранг, слушаю.
— Да, найдите… Убейте меня…
Я ткнул телефонный переключатель:
— Где ты? Ты проснулся?
— Нет, я вижу сны…
— Где ты? — переспросила Пранг.
— Город, город мертвых… — Голос таял. — Пожалуйста, убейте меня… прежде чем я проснусь…
Клик. Отбой.
— Город мертвых. Большая помощь! — сказала Пранг. — В Нью-Орлеане больше двадцати кладбищ только в границах города!
Телефон снова зазвонил.
— Пранг, слушаю. Это ты, Enorme?
— Держите свои мнения при себе, — недовольно сказал шеф Уорд. — Где вы находитесь, Пранг? Я услышал, что ваша статуя снова исчезла?
— Я в поездке, но она вас не касается, — сказала Пранг. — И не надо тревожиться о статуе. Все под контролем.
— У нас десять телефонных звонков от людей, которые видели ее шагающей вверх по Рампарт-стрит незадолго до рассвета. Пранг, что это за штука? Какой-то монстр? Не этого ли убийцу мы разыскиваем?
— Не говорите глупости, Уорд. Это просто статуя.
— Мы оповестили все посты: огонь вести на поражение.
— Вы не можете так! Это собственность музея!
— Укравшая сама себя? В чем дело, Пранг? Какой-то фокус со страховкой?
— Отключайтесь! — прошептал Боден.
— Что?
— Боден прав, — прошептал я. — Уорд пользуется телефоном, чтобы выследить вас!
— Черт! — Пранг выключила телефон. — А я подумала, что он ужасно болтлив!
* * *
Мы объезжали «города мертвых», высматривая открытые ворота. Экран GPS на приборной доске «БМВ» позволял мне следить за нашим продвижением, не глядя в окна и не видя ужасную картину разбегающихся прохожих и едва не задетых встречных машин.
— Вы уверены, что это он был на телефоне? — спросила Пранг. — Я думала, он может звонить только во время ваших «гражданских сумерек» — прямо до или после восхода луны.
— Может быть, он меняется, — сказал я. — Он активизируется луной, но переговаривается лишь когда спит. Когда видит сны. Неверное, он стал больше видеть снов. Наверное, мы стимулировали в нем какой-то новый отклик.
Запищал сканер-коммуникатор Бодена.
— Что-то новое из Парижа? — спросила Пранг, закуривая свежую «Кэмел» и выбрасывая старую в окно.
— Просто подытоживают все, что у них есть, — ответил Боден, просматривая крошечный экран. — Enorme твердый насквозь. Внутренней анатомии нет совсем, только следы полей в псевдокамне, активизируемом крошечной ядерной батарейкой, спрятанной в центре массы. Похоже, Enorme был не вытесан, а выращен, как кристалл…
— Но кто доставил его сюда? — спросила Пранг. — И зачем? Полмиллиона лет назад не было человека. Только гоминиды, полулюди, охотящиеся стаями.
— Именно! — воскликнул я. — Ангелы Чарли!
— Какого Чарли? — спросил Боден.
— Дарвина. Я видел странные сны о Чарльзе Дарвине.
— Это очередное озарение? — поинтересовалась Пранг.
— Наверное. Предположим, вы хотите ускорить эволюцию. Что вы станете делать?
— Стряпать хромосомы? — предложила Пранг, ловко маневрируя между мчащимся на восток грузовиком «Коки» и мчащимся на запад грузовиком «Пепси». Я снова сконцентрировался на экране GPS, где мы были всего лишь мигающей точкой.
— Сделать условия труднее, — сказал Боден. — Усилить давление.
— Точно! — сказал я. — Предположим, вы обнаружили какой-то вид, приматов, например, стоящих прямо на пороге развития разума, языка, культуры. Но реально вид в этом не нуждается. Они прекрасно способны прожить в собственной экологической нише. У вида уже есть разумность и она выглядит достаточной: они добывают огонь, они даже делают какие-то грубые орудия — каменные молоты, деревянные копья. Они распространились по всей планете и адаптировались к любому окружению от экватора до арктических просторов. Вид прекрасно приспособлен к собственному окружению.
— Он дальше не станет эволюционировать, — сказал Боден.
— Для этого нет причин, — сказал я. — До тех пор. До тех пор, пока вы не засеете планету убийцами. Роботами-убийцами. Берсеркерами, которые станут неумолимо преследовать этот вид. Что-то такое, что будет большим и быстрым, и его будет трудно убить. И умным.
— Ангелы Чарли, — сказала Пранг. — Я поняла. Выживает самый приспособленный. Роботы-берсеркеры с миссией: эволюционируй или умри!
Зазвонил сотовый телефон в «БМВ».
— Если это Уорд, не позволяйте ему долго висеть на линии, — напомнил я Пранг. — А если наш друг…
— Пранг, слушаю. Алло?
— Вы поняли, — сказал глубокий, дымный, сонный голос. — А теперь убейте меня, пожалуйста.
* * *
— Поняли что? — спросила Пранг, распугивая детей и проезжая перекресток на красный свет.
— Убить вас? — спросил я, плотно зажмурив глаза.
— Чтобы я смог отдохнуть, — сказал Enorme по телефону. — Нас было двенадцать. Я последний.
— Двенадцать кого? Ангелов… я хочу сказать, роботов?
— По одному на каждый уголок вашего крошечного шара. Мы выслеживали и убивали ваших сородичей, или, точнее, тех, кем вы тогда были. Мы вырезали слабаков и загнали остальных в пещеры и холодные горы. Прочь с приятных равнин. Прочь от бегающего мяса.
— Миф о драконах, — сказал Боден. — Расовая память.
— Нет такого понятия, как расовая память, — сказала Пранг.
— Чепуха, — возразил я. — Что такое культура, как не расовая память?
— Потом я уснул на тысячу лет. И видел сны. Но я не мог говорить. Ксомильчо не мог слышать. Он не хотел убивать меня.
— Ксомильчо? — Пранг закурила свежую «Кэмел». — Звучит, как название супермаркета.
— Для меня это звучит по-ольмекски, — сказал Боден. — Это Ксомильчо положил тебя в гробницу?
— Спас меня от луны. Позволил мне спать и видеть сны. Но он не хотел убивать меня.
— Мы тоже хотим позволить тебе спать, — сказал я. — Где ты?
— Город мертвых.
— Который? — спросила Пранг.
— Г-г-город… — Голос Enorme стал подрагивать, как плохой CD. — Не могу сказать, который…
Клик.
— Что случилось? — спросила Пранг.
— Мы перегрузили его, — ответил Боден. — Если это берсеркерское озарение верно, то Enorme запрограммирован скрываться. Он не может сказать нам, где находится, как мы не можем перестать дышать.
