Старость, болезни и смерть. Будущее — оно такое, Мефодьев. Оно тебе даст немного побегать, а потом вытеснит на обочину и все. Финита ля комедия!
Несмотря на весьма ощутимые толчки, Панайотов не выглядел напуганным. Он быстро перемещался по кабинету, словно собирал вещи. Что-то стирал с компов, что-то складывал в папочки, не обращая никакого внимания на Гошу.
— А там классно, правда? В прошлом?
— Нуууу… — Гоша вспомнил город и людей, выглядевших довольно бедно, и призадумался, — ничего так.
— Только подумай: живешь спокойно, все у тебя просто и понятно. Закончил школу — пошел в институт, закончил институт — пошел по распределению. Работаешь до пенсии, никто тебя не уволит. И все вокруг такие же, они твои товарищи…
— Это спорный момент…
— Да что ты понимаешь? — Панайотов хлопнул Гошу по плечу, — Сам подумай: здесь ты бежишь изо всех сил, а все равно в отстающих. Смотришь, а твой товарищ на БеЭмВе ездит, а ты — на трамвае.
— На «Солярисе», — уточнил Гоша, но спорить с Панайотовым почему-то не стал. Он и сам таким мысли частенько думал.
— Там честная и простая жизнь. Все равны. И пиво вкусное.
— Насчет пива — точно нет.
Но Панайотов отмахнулся, вытащил из сканера какую-то бумажку, посмотрел на нее, криво усмехнулся, скомкал и швырнул в мусорное ведро. В старое и покоцанное мусорное ведро, которое когда-то было желтым.
— Кира Энгельсовна, я нашел его! — Гоша взгромоздил на генеральский стол старое ведро. — Это точно оно!
Он перевернул ведро, бумажки разлетелись разноцветными птичками.
— Вот! Made In China. В 85 году такие точно не продавали. И вообще, я за этот день с ним сроднился, с закрытыми глазами его узнаю. Оно все это время было здесь, у Панайотова. Понимаете, кто его прибрал?
Его трясло даже сильнее, чем башню «Заслона». Кира Энгельсовна молчала и думала.
— Без ключа он бы не вышел за периметр. Собери мусор.
Гоша чертыхнулся и принялся подбирать бумагу.
— Стой! А ну покажи.
На ладони лежал комок. По виду небольшая листовка с хорошей типографской печатью. Расправив ее, Гоша прочитал: «Выборы 2025» и вопросительно посмотрел на генеральшу, а та уже включила монитор и что-то искала в архивных папках.
— Сюда смотри.
Запись с камер в лифте за позавчерашний день. Вот Кира Энгельсовна заходит в кабину, едет, потом выходит. Двери закрываются. Снова открываются: она заходит обратно и порывом ветра в кабину заносит несколько листьев и бумажку.
— Где это?
— Выход на внешний контур в Гостином дворе. Там приличный сральник, зато никто не суется. Когда я езжу в цоколь, пользуюсь этим выходом.
Двери лифта на записи снова открылись, Кира Энгельсовна вышла, поговорив на пороге с Панайотовым, который зашел вместо нее. Он нажал кнопку и опустил руку, стал рассматривать стену, пока кабина куда-то ехала. И тут он заметил бумажку. Поднял, посмотрел, задумался, потом оглянулся и спрятал ее в карман.
— Ферштейн?
— Неа, — честно признался Гоша.
— Вот и ключ. Панайотову его дали, чтобы он закрыл будущее. Он здесь работает, знает систему — только ключа и не хватало. А он повелся, ибо жизнь как-то не складывается уже сейчас, а что там в будущем будет — вообще караул. Трудно ему приспосабливаться, а мир все усложняется. Как там у классика: нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать вдвое быстрее…
Башня снова вздрогнула. Портрет Дзержинского на стене качнулся и съехал, приняв левый уклон.
— Так кто ему ключ-то дал?
Кира Энгельсовна поморщилась и придвинула к Мефодьеву помятую листовку:
— Тот, кого на этой бумажке нет.
Надо бежать вдвое быстрее… Гоша схватил ведро, схватил генерал-полковника Зильберштейн, сунул ее в ведро и понесся по коридору, словно за ним гнались черти.
— Ты охренел, Мефодьев?
— Не до политеса.
Как все изменилось: исчезли встроенные светильники и новые удобные диванчики. На стенах вместо панелей появилась известка и ядовито-зеленая краска. Форма военных напоминала то, что Гоша видел в советских фильмах. Но такое кино ему совсем не нравилось.
— ЭВАКУАЦИЯ! СРОЧНАЯ ЭВАКУАЦИЯ! — орало радио с шипением и треском.
— Какая эвакуация? — прошипела из ведра Кира Энгельсовна. — Здесь все и так давно эвакуированы из жизни…
— Помолчите… — Гоша сдернул с себя куртку и затолкал в ведро, прямо на генеральшу. Растолкал людей у лифта, заскочил внутрь и нажал кнопку вызова диспетчера.
Несколько секунд тишины, а потом откуда-то сверху, как боженька пророку, ему ответил голос Панайотова:
— Чего тебе?
— Гена, я с тобой. Возьми меня, я тоже хочу отсюда смотаться. Нахрен это будущее, ты был прав — в прошлом лучше. И это… там тоже не безопасно, я видел. Лучше вдвоем. Гена?
Пот тек по Гошиному лбу. Он изо всех сил старался смотреть в камеру честными глазами, и старался не думать, как его перекосило. Динамик молчал, и это молчание пугало Гошу даже больше металлического скрежета за дверями кабины. Неужели просек?
— А ведро тебе нахрена?
Гоша глупо хохотнул:
— Без него ты бы меня не узнал. А так сразу видишь, что это я. Неприметный я человек…
Динамик засопел и отключился. Кабина дернулась и, словно цепляясь боками за стены, поехала вверх.
В аппаратной горела тусклая лампочка. Но и ее света хватало, чтобы увидеть явный непорядок в датском королевстве. Панайотов был бледен и даже, кажется, напуган:
— Боюсь, чувак, у нас не все так просто.
От пульта летели искры. Гоша поставил ведро в уголок, стараясь не привлекать к нему внимания.
— Ты зачем пульт разворотил?
— Я сейчас тебе морду разворочу, — огрызнулся Панайотов и кивнул на потолок. — Все падает. Башня падает… Черт!
Он повернулся к Гоше и вдруг лицо его просветлело:
— Чувак, ты-то мне и нужен. Давай, помоги, тут осталось пару кнопок нажать. Эту и эту. И мы с тобой в 85-м.
Гоша занес руку, но тут ведро заговорило человеческим голосом:
— Не сметь! Мефодьев отойди от пульта!
Прежде чем Панайотов сообразил, что происходит, куртка отлетела в сторону. Раздался очередной удар и комната покосилась. Гоша откатился в противоположный угол, к ведру, из которого вылетела серая молния и вцепилась в рожу Панайотову.
— ААААА!!!
— Проверь ключ!
— На месте, но…
Но трогать пульт не было никакой возможности. Гоша беспомощно огляделся — швабра, деревянный стул, что-нибудь подобное… Ничего! Единственный стул был железным и намертво привинченным к полу. Об него и приложился несчастный Панайотов, пытавшийся отодрать от себя Киру Энгельсовну. Они катались по полу вопящим клубком, а Гоша понял, что совершенно ничего не соображает.
БУМ!
Пол снова ушел из-под ног. Лязгнула металлическая дверь,
