— Когда это было? Вы говорили, год назад?
— Нет, год назад ‘Жулька’ моя сломалась. А у Мэрского я был, кажется, в первых числах апреля. Но не первого, это точно.
Что ж, этого я и боялась. Муж знал о том, что есть такой дедок, у которого машина не на ходу, и при надобности с неё можно спокойно позаимствовать номера. И время, когда ему об этом стало известно — самое подходящее.
— Где стоит ваша машина? — я резко сменила тему.
— Известно где — в гараже. Где же ей ещё стоять?
— Гараж ваш?
— Да.
— А кто туда ещё может войти?
— Никто. Ключи только у меня.
Глазки дедка забегали, и это заметила не только я, но и Бубновый.
— Дед, кончай тянуть кота за яйца, — лениво попросил он. — Всё равно рано или поздно скажешь. А мне неохота бегать за паяльником, память тебе просветлить.
— Ладно, скажу. Обещал не говорить, но на паяльник я не подписывался! Пришли ко мне как-то двое, мужик и баба. Попросили разрешения, чтобы в моём гараже кое-что немножко полежало.
— Когда это было? — попыталась уточнить я.
— Не помню. Честно, не помню! Не надо паяльника!
— Ну, примерно хотя бы. На прошлой неделе?
— Нет, раньше. Весной ещё.
— До того или после, как вы к Мэрскому ходили?
— Наверно, после. Ну, не помню же!
— Ладно, верю. Что именно должно было полежать в гараже?
— Откуда мне знать? Я спросил, так они не ответили.
— Сами-то что думаете?
— Что-то незаконное, ежу понятно. А так, меньше знаешь — крепче спишь. Да и живёшь дольше. Я ещё хочу восьмидесятилетний юбилей справить, чего мне на рожон лезть?
— Ясно. Эти двое представились?
— Да. Бабу звали Светлана Григорьевна, фамилию запамятовал…
— Может, Георгиевна?
— Да, точно! Георгиевна, так и было. А мужик — Владимир Семёнович Высоцкий. Этого запомнил.
— Так он же умер, — удивился Бубновый.
— Да? Очень жаль, — расстроился дедок. — Земля ему пухом. Хороший был человек. Надо же, совсем не старый, да только он помер, а я живой.
— Дед, ты не понял. Высоцкий помер в восьмидесятом.
— Дурак ты, Бубновый! Это не тот Высоцкий! Тот был гитарист, а этот — врач. Раз такое дело, значит, этот Владимир Семёнович — живой?
— Наверно, да, — снова повела разговор я. — А с чего вы взяли, что он врач?
— Так он мне операцию сделал! Вот, смотрите! — дедок вскочил и помчался куда-то на кухню, и сразу вернулся с раскрытым паспортом, демонстрируя нам собственное фото. — Вот! Это я с бородавкой на щеке, — бородавка на фото была огромной и довольно уродливой. — А теперь где она? — он тыкнул пальцем в щеку, и я, приглядевшись, рассмотрела почти незаметный шрам. — Нету её больше! А всё Владимир Семёнович! И ни копейки с меня не взял. Говорю же, хороший человек!
— А описать его можете?
— Могу. Высокий, длинноволосый, бородатый, лет сорока, наверно. Волосы чёрные, седины нет совсем. Носит очки-хамелеоны, это такие, которые…
— Я знаю, что это за очки. Взгляните на фото, нет ли тут его?
На фото из борделя дедок уверенно опознал Владимира Семёновича в том из мужчин, который повыше.
— Что-нибудь ещё можете о них сказать? Например, кто из них главнее?
— Мужик, конечно. Командовать всегда мужик должен, потому что все бабы — дуры!
— А как они друг к другу обращались? По именам?
— Не помню. Кажется, вообще никак не обращались. Да и говорили они со мной, а не между собой.
— Не верю, что вы совсем ничего не заметили? Вы же такой наблюдательный, — польстила я дедку, и он расплылся в довольной улыбке.
— Ну, кое-что приметил. Понимаете, они не женаты. В смысле, не расписаны.
— Как вы догадались?
— Так у них не было обручальных колец. А главное, фамилии разные.
— Вы же не запомнили фамилию женщины.
— Были бы они одинаковые — её бы и запоминать не понадобилось. И так понятно, что если он — Высоцкий, то она — Высоцкая.
* * *
Дедок показал из окна свой гараж и дал ключи от него, так что мы направились туда. Юра бурчал, недовольный тем, что нам не предложили присесть, и мы говорили с дедком стоя, а может, и ещё чем-нибудь. Бубнового это бурчание злило, и он явно собирался наорать на мальчишку.
— Ватсон, что скажете о показаниях этого свидетеля, который очень не хотел, чтобы его паяли? — поинтересовалась я, желая разрядить обстановку.
— Этого врача, я думаю, в самом деле зовут Владимир, — мгновенно переключился Юра. — А вот отчество и фамилию он выдумал.
— А я думаю, что теперь можно не сомневаться: в банду входит пластический хирург. Именно входит в банду, а не просто задействован.
Гараж-ракушка стоял метрах в двухстах от подъезда, но Мешок очень настаивал, и мы эту дистанцию преодолели на автомобиле. Пока Бубновый, жутко ругаясь, возился с тремя замками, я вкратце пересказала Мешку всё, что узнала от дедка. Мне показалось, что он спросил только из вежливости, а на самом деле его это вовсе не интересует. Особенно после того, как он, выслушав меня, заговорил совсем о другом.
— Елена Михайловна, пока вы там деда паяли, ко мне тут приставали менты, — сообщил он. — Те, что следили за нами. Они на вас очень злые, вы их идиотами выставили. Только вас-то они не тронут, ручонки коротковаты, а вот нам с Бубновым теперь придётся ходить, оглядываясь. И то не факт, что поможет. Против лома нет приёма.
— А где они сейчас?
— Уехали. Сказали, смена кончилась. Это у нас ненормированный рабочий день, а менты стараются не перерабатывать, если в деле нет их личного интереса.
— Тётя Лена, а я вот чего ещё не понял, — напомнил о себе Юра. — Зачем этот Высоцкий срезал старику бородавку?
Вопрос хороший, но ответ на него я не знала.
— Наверно, нравится ему это дело, — предположил Мешок. — Вон, если Бубновый долго ни с кем не дрался, у него аж кулаки чешутся. Даже мне иногда страшно.
Бубновый попросил напарника заткнуться, добавив пару неприличных слов. Он как раз справился с последним замком, и распахнул дверь гаража. Только сейчас я заметила, что он орудовал в медицинских перчатках. Молодец, ведь я об отпечатках пальцев даже не подумала.
Мы вошли внутрь, только Мешок, как обычно, остался возле своей ‘БМВ’. Гараж был довольно большим, но изрядно забитым каким-то старым хламом. Видно, дедок стаскивал сюда всё ненужное, кроме того, что совсем уж не жалко выбросить. Сломанная швабра, велосипед без переднего колеса, мангал без единого шампура, которым явно не пользовались несколько лет, три очень потёртых чемодана, чем-то набитых под завязку, аккордеон без нескольких клавиш и многое другое в том же духе. Все эти вещи покрывал толстый слой пыли, можно было не сомневаться, что к ним очень давно никто не прикасался.
