— Чаю я все-таки поставлю. А ты давай рассказывай, чего новенького.
— Не так, чтобы очень много… Я тут поискал кое-какие сведения об этой кантате. «Agitata da cinque venti» — «Взволнованная пятью ветрами». Так вот, он посвятил ее Анне…
— Странное название, не находишь? — отозвался Стас.
— Очень… Почему именно пятью, а не четырьмя, никто не знает.
— Может быть, он понимал, что эта Анна, так сказать, «не от мира сего»…
— Похоже. К этой кантате сохранилось описание.
— А партитура?
— Нет. Виральдини пустил ее на растопку — как Гоголь вторую часть «Мертвых душ». Беда с этими гениями — все им неймется у костерка погреться! В общем, остался только отрывок арии для сопрано с хором.
— Не густо….
— Да, не густо. Зато музыка потрясающая. «O voi che siete-e-e…», — надрывно пропел Вовка на языке, в котором смутно угадывался итальянский.
У Стаса возникло странное впечатление, как если бы «В лесу родилась елочка» исполняли на мотив «Вставай, страна огромная!»
— Ты это по нотам выучил? — съехидничал Стас. Вовка, похоже, этого не заметил.
— Нет. Мне сегодня Валерка Белунцов сыграл. Приятель… Он консерваторию окончил. А Юля, его жена, попробовала спеть. — Вовка достал диктофон. — Она вообще-то не певица, а эта… как ее… теоретик. В общем, «мьюзиколоджист», как покойный Харченко, Царствие ему Небесное. Но поет чистенько.
— В отличие от тебя.
— На себя посмотри, собака бешеная! — беззлобно огрызнулся Вовка.
— Ладно. А что сказано в описании?
Вовка перелистнул страницу распечатки.
— Тут написано, что Виральдини взял за основу текста самые спорные фрагменты из «Божественной комедии» Данте. И использовал их в отрыве от Дантовской идеи.
— Интересно. Дай-ка взглянуть. — Стас потянул распечатку на себя.
— Эй, аккуратней. Порвешь… Вот смотри — это должен петь хор.
На обратной стороне последней страницы были напечатаны строчки:
Giustizia mosse il mio Alto Fattore;
fecemi la Divina podestate,
la somma sapenza e 'l primo amore.
Ниже шел перевод:
Был справедливостью направлен мой Создатель,
Творя меня Божественною силой,
Вселенским знаньем,
Первою любовью…
— Многообещающее начало. По крайней мере, заставляет задуматься.
— А если учесть, что у Данте это надпись на вратах ада…
— М-да… Он считал кого-то «вратами ада»?
— Очень может быть.
— Ну хорошо. А дальше?
— Дальше поет сопрано.
Вовка включил диктофон. Зазвучало короткое фортепьянное вступление — рояль откликался мягко и внимательно. Потом раздался голос. Он выводил яркую щемящую мелодию:
O voi che siete in piccioletta barca,
desiderosi d'ascoltar, seguiti
dietro al mio legno che cantando varca…
О вы, в суденышке плывшие утлом,
Слушать пытаясь, стремились по глади
Вслед за лодкой моею певучей…
— Теперь вместе с сопрано должен вступить хор, — вставил Вовка. — Но Юля петь хором еще не научилась:
L'acqua ch'io prendo giаmai non si corse;
Minerva spira, e conducemi Appollo,
e nove Muse mi dimostran l'Orse…[17]
Вовка нажал «Стоп».
— Здесь партитура обрывается.
— Красивая музыка.
— Тут еще написано, что Виральдини сочинил эту мелодию в десять лет. Положил на музыку стихи своего друга, и они вместе назвали это «Роза ветров». А потом сменил текст на дантовский и обозвал «Взволнованная пятью ветрами».
— Интересно, почему именно Данте? Ведь, судя по всему, от идеи оригинала действительно ничего не осталось.
— Возможно, это относилось к Анне. Получается, что именно она «Взволнованная…»
— Взволнуешься тут… Ну-ка, дай на секунду, — пробормотал Стас, взяв у Вовки лист бумаги. — «Был справедливостью направлен мой Создатель…»
— «Творя меня Божественною силой, Вселенским знаньем, Первою любовью…», — подхватил Вовка.
— «Первою любовью…» Вовка, мне кажется, объединив несколько разнородных отрывков из Данте, он попытался что-то сказать. Возможно, оставить какую-то важную информацию. Об Анне?
— «Здесь веет Минерва, здесь власть Аполлона…» Да, это ребус. Он хотел передать какую-то информацию!
— Кому, потомкам? — Стас ухмыльнулся.
— Кто знает… — Вовка водил глазами по распечатке. — «…Кругом лишь вода, которой вверяюсь…» Интересно, что он хотел сказать словом «Вода»?
— Ладно, не мучайся. Без полной версии мы вряд ли это узнаем.
— Нет, Стас, это уже немало. У тебя ведь есть в ФСБ знакомые криптологи.
— Чтобы я пришел к ним с этой лажей?!
— От этой «лажи»… — Вовка понизил голос, — возможно, зависят судьбы многих людей. Только об этом лучше не говорить раньше времени.
— Я подумаю… — Стас как-то сразу сник. — А Виральдини этот тоже хорош! Принял сан священника, так чего было с бабой связываться? Да еще так, чтоб все знали.
— Нам ли теперь его судить… — заметил Вовка.
— Почему нет? — спокойно ответил Стас. — Что мы, в конце концов, не такие же люди, как он? В человеческой, так сказать, сущности…
— Да не в этом дело! Подумай сам. То нематериальное, что живет в книгах, или там в нотах… оно ведь уже не зависит ни от поступков автора, ни от его «человеческой, так сказать, сущности»…
Стас изобразил изумление:
— Ноу, как говорится, комментс!
Вечером накануне отлета вся компания впятером грустила на вовкиной кухне. Вовка соорудил свою любимую курицу в пиве, но этот румяный шедевр с нежным и в то же время несколько пряным вкусом поедался не очень охотно — все были заняты думами о предстоящем.
Стас приехал к Вовке с вещами, которые уместились в большой дорожной сумке, и с бутылкой белого итальянского вина: «К курице!». Было решено, что он переночует здесь — от Вовки удобнее добираться до «Шереметьева-2». Тем более что рейс был утренний.
— Как мы тут без вас… — сокрушалась Татьяна Владимировна.
— Да все будет хорошо, — успокаивал ее Вовка. — Главное — за этими оболтусами следите.
— Сам такой… — грустно отозвался Добрыня.
Бурик только вздохнул.
— Эй, ну вы чего! — воскликнул Стас. — Мы ведь только на десять дней уезжаем. — А вы нас будто на Пэ-эМ-Жо отправляете.
— Ага… — протянул Бурик. — На десять… Это знаешь как долго?
— Ну… — Стас немного растерялся. — Это как посмотреть. Все ведь относительно…
— Зато в компьютер можете играть сколько угодно — отгонять будет некому, — пошутил Вовка.
