Хрольв взглянул на тяжелое копье, пробившее живот. Усмехнулся. Он упал рядом с Ратмиром, который еще дышал, и последним усилием вложил ему в руку отрубленное запястье врага с зажатым мечом.
Закрыв глаза, старый викинг увидел день, когда он и Ратмир стали братьями. День на самом краю лета, когда синева неба становится тревожной, а в воздух вместе с прохладой вплетаются крики перелетных птиц и серебряные нити пауков.
Они ушли в лес и там, на поляне у огромной сосны, у бьющего из-под ее корявых корней ключа, развели костер. Викинг вырезал ножом по кругу длинный пласт дерна. Ратмир вонзил в землю копье с рунами. Ленту дерна на него укрепили так, чтобы получилась арка-петля. Скандинав и славянин вместе прошли под аркой из плоти матери-земли, чтобы умереть и воскреснуть братьями по оружию[10].
«Клянусь богами быть тебе братом и призываю в свидетели Тора», – сказал викинг.
«Клянусь богами быть тебе братом и призываю в свидетели Перуна», – сказал Ратмир.
Они опустились на колени друг напротив друга, взрезали сталью руки и прижали кровоточащие раны на предплечьях. Кровь смешалась с кровью, и небо, земля, вода и огонь видели их клятву.
– Ехать пора по алой дороге, на бледном коне воздушной тропой, – сказал викинг.
Старик хотел добавить что-то еще, однако силы оставили его, выцветшие глаза закатились – но все равно видели, как они с Ратмиром проходят под аркой из земли и идут дальше, а под ступнями хрустят и переливаются бриллиантовые дороги из крупных мерцающих звезд.
– …Я найду своего сына, – сказал Хрольв другу, Ратмир кивнул и шагнул за порог дома жены. Иволга была в своей простой и просторной светлице. Она сидела за ткацким станком, быстро перебирая натянутые нити на деревянных пяльцах.
– Ты научилась ткать, – сказал Ратмир, остановившись за ее прямой спиной. Ловкие пальцы на миг замерли – и снова продолжили работу.
– Пришлось. А ты теперь умеешь бесшумно подкрадываться.
– Пришлось, – Ратмир подошел вплотную и зарылся лицом в теплый ворох светлых волос.
Он впился губами в ее шею, разорвал сарафан и льняную сорочку, целуя в прорехи гладкую смуглую кожу. Она перевернула его на спину, расцарапала ногтями грудь и, резко сев сверху, тихо застонала, прикусив верхнюю губу. Не отрывая от нее глаз, Ратмир надел зеленую цепь ей через голову, любуясь белой звездой между мерно покачивающимися грудями.
Он улыбался, смотрел в родное небо ее глаз, и оно становилось все шире, щекотно растекалось по жилам, кипело внутри и наконец взорвалось разноцветными радугами, и он летел по одной из них, по мерцающему мосту между мирами, а Иволга была рядом и крепко держала его за руку, и белая звезда мягко сияла в плавной ложбинке круглых грудей.
Внизу синели ленты рек и багровели осенние закаты, за спиной звенел в воздухе звук оборванной нити пряжи, но Ратмир уже не слышал его – он смотрел вперед, различая в сиянии родные лица, и улыбался в ответ…
– Отойди, – приказал Скегги воину, который попытался поживиться добром двух убитых. – На борт! – крикнул он уцелевшим и пошел к лодке.
По пути Скегги обернулся и крикнул в сторону крепости:
– Эй, поросята! Осенью мы будем идти назад через ваши земли. Приготовьте нам достойный прием, иначе мне придется сделать из вас окорока к Йолю![11]
Уцелевшие викинги встретили его слова громким хохотом. Ратияр наконец вывернулся из жилистой хватки первого дружинника Упыря Лихого, подбежал к краю башни, натянул тетиву и выстрелил.
Скегги поднял упавшую у ног стрелу и почесал ею зад.
* * *
Кровных братьев похоронили вечером. Тела предали огню по скандинавским обычаям у курганов – полжизни Ратмир прослужил хирдманом[12] у норманнов, с которыми ходил на Царьград.
Защитники крепости при оружии выстроились в круг и смотрели на большое пламя. С высокой стены укреплений слышался тихий женский плач, Ратмира оплакивали бывшие рабыни, выкупленные им у людей со смуглой кожей и кривыми саблями на широких поясах, – на родине арабов белокожих славянок можно было продать в три раза дороже, чем их покупали здесь, на севере.
Ратмир такую торговлю не одобрял. Те из гостей крепости, кому не удавалось скрыть от него партию живого товара, были вынуждены продавать его Ратмиру – и без наценок. Строптивцы, противившиеся этому негласному закону, отплывали из порта городища навстречу неминуемым неприятностям. Их караваны пропадали, а на рынках вскоре появлялись рабы, похожие на вчерашних своевольных купцов. Рассказать, что с ними произошло, они уже не могли, так как прибывали на рынки без языков, а заодно и без главных мужских причиндалов.
Костер стрелял красными искрами в густевшее синевой небо, где уже проступали звезды. Дряхлый Барсук, служивший кровным братьям с незапамятных времен, слез с печи назло хвори попрощаться с друзьями и пытался согреть у большого пламени вечно зябнущие кости. Ратияр с Хравном придерживали почти невесомого старика за сухонькие локти.
– Где сейчас отец и дядя? – прошептал Ратияр, не сводя глаз с бушующего огня.
– Они идут по Радужному мосту в чертоги Одина, – прошелестел старец.
– В прошлый раз ты говорил, что душа матери ушла по Звездному мосту в Ирий, где живут души людей и зверей, – сказал Ратияр.
Он наизусть помнил волшебные рассказы старика, которые они с Хравном любили слушать с детства.
Ирий – это остров на небе, говорил Барсук, там, где верхушка Мирового Древа поднимается над седьмым небом. Живут на нем прародители всех птиц и зверей, старший олень, старший медведь и старшая многомудрая мышь. И когда возносятся к ним души зверей, убитых охотниками, то рассказывают, не мучили ли их люди и просили ли прощения после убийства. На Ирий улетают осенью перелетные птицы вместе с душами людей, покинувших землю навсегда. А потом души эти возвращаются на землю, чтобы увидеть и понять то, что не успели в прошлую жизнь.
– Все волки уходят туда, где пьют и воюют. Веселый Ирий северян, – сказал Барсук, – в Валгаллу.
– Скегги вернется осенью, – сказал Ратияр, – а у нас по-прежнему нет людей. И больше нет отца.
– Теперь хозяин крепости – ты. – Сухой палец ткнул Ратияра в широкую грудь.
– Я не знаю, что делать.
– Тогда надевай юбку и учись ткать, – сказал Барсук.
– Для начала я спущу с тебя шкуру! – покраснел Ратияр.
– Уже лучше, – сказал Барсук, – но помни, что для людей, с которыми тебе придется разговаривать, слово и дело – одно и то же, как и для всех, кто сведущ в колдовстве.
Старик поежился под медвежьей шкурой:
– Отведите меня в дом.
Когда друзья остались с глазу на глаз, Ратияр сказал:
– Старик посоветовал отправиться за помощью к чуди.
– Говорят, они превращаются в сов и едят собственных детей, – сказал Хравн и оглянулся по сторонам.
– Когда нас пригласят за стол, я скажу, что ты любишь мясо пожирнее, – ответил Ратияр.
Глава 2
Шаман зовет гулять
Не любили в роду Ратмира чудские угодья. И места здесь были дикие, нехоженые, и зверь попадался странный, опасный, часто смотрел на охотников человечьим взглядом – явно чудские шаманы в другом обличье рыскали. Попробуй подстрелить – бед потом не оберешься. Будет во сне являться человеком-полузверем, как когда-то к Велеславу, который сову с человечьими глазами из лука убил. В ту же ночь пришла к нему женщина с круглыми желтыми глазами и стальным клювом и сидела у него на груди до утра, пока не задохнулся…
Ратияр пожал плечами, прогоняя недостойный мужчины озноб, и огляделся. Огромные лапы елей давно заслонили редкие лоскуты неба над чащей. Рядом пыхтел и ругался шепотом на противно звеневших над взмокшей головой комаров Хравн, перелезая через сухой поваленный ствол.
– Погоди! – прошипел друг. – Я башмак потерял!
Они принялись шарить по траве в поисках обуви, и за это время у Хравна выпал из чехла нож, исчезнув в густых переплетениях травы так же бесследно, как и кожаная обувка.
– Непохоже, что здешние духи нас любят… – поежился друг, когда они, взмокнув от бесполезных поисков, присели отдохнуть на бревне.
– Жарко, как в парилке… – Ратияр сдул со лба мокрую прядь, – хорошо, что комаров и мошки поменьше стало, живьем загрызли бы…
Хравн улыбнулся:
– А помнишь баню в лесу?
Ратияр расхохотался. Они с Хравном соперничали с одобрения и подзуживания Ратмира и Хрольва чуть ли не с рождения, и частенько это выходило боком им обоим. Как-то в самый разгар лета отцы и дети отправились в поход в лесную чащу. Шли в полном снаряжении, и вскоре и Ратияр, и Хравн поняли, что родители устроили им нешуточную боевую проверку, – приходилось продираться через бурелом, что на жаре с оружием, в шлемах и со щитами было несладко.
К вечеру руки и ноги гудели так, что у парней не осталось даже сил проклинать своих мучителей, которые как ни в чем не бывало перелезали через кучи сухих стволов и ветвей, подгоняя сыновей добродушными шутками про женовидных олухов, место которым в лучшем случае в бабьем куте у печи.
