Тот замолчал, не отрывая от него взгляда. Потом придвинулся к юноше и почти прижал плоское лицо к его носу:
– Пусть тебя послушают духи.
* * *
«Если ты встретишь рассвет живым, значит, удача не оставила твой род, и мы пойдем за тобой».
Слова маленького шамана чуди Ратияр повторял, будто заклинание, как только смолкли шаги охотников, притащивших его сюда, на заброшенную лесную дорогу в черное сердце непролазной чащи.
Тугой ветер с воем наваливался на чахлые сосны, скрюченные сучья шарили в темноте. А может, это ночные чудища притворялись деревьями, чтобы подобраться к дрожащей от страха человечине? Ратияр закрыл было глаза, но завывания ветра и скрип стволов тут же нарисовали в голове такие ужасы, что он снова принялся пятиться и озираться по сторонам.
Ратияр знал, что в каждом скрипучем дереве плакали души замученных людей. Такие деревья в его роду считались буйными, рубить их нельзя даже на дрова, пожар будет, да и по ночам к ним приближаться опасно. Михалка рассказывал, что, когда мастер Сухой поссорился с семьей, позвавшей его строить мельницу, но обидевшей потом деньгами, отомстил им с помощью одной щепки от «буйного» ствола. Просто подложил в сруб кусочек злого дерева, и обрушилась ночью мельница, как заговоренная. Кривич Барсук называл такие деревья «дубины стоеросовые» и при случае так же звал и его с Хравном, когда ленились запоминать его науку.
Старик рассказывал, что злые деревья растут на перекрестках заброшенных лесных дорог, объединяя явь и навь. Ведь, как известно, любая уходящая вдаль дорога ведет на тот свет, на границу между городами живых и мертвых. Дорога, как и Мировое Древо, соединяет миры, говорил Барсук, только Ясень растет вверх, а дорога – вдаль.
В спину ткнулось что-то, отшатнулось, снова дотронулось. Резко обернувшись, юноша увидел перед собой высохшее лицо с черными провалами и ощеренный безгубый рот. Мертвец глядел на него сверху вниз, свешиваясь с дерева. Ратияр тихо вскрикнул и плюхнулся на землю, не чувствуя ослабевших от страха ног.
Тело, повисшее на веревках, покачивалось над ним под порывами ветра. Не тянулись из темноты руки, не бормотал из мрака голодный дух… Переведя дыхание, Ратияр вспомнил уроки Барсука – своих покойников финские колдуны не сжигают, а подвешивают на ветвях деревьев в священных рощах.
Ратияр осторожно поднялся с земли, набрался духу и снова взглянул в мертвое лицо. И тогда покойник зашевелился и открыл рот, чтобы прошептать свистящим, словно ледяной сквозняк, шепотом, его имя.
Пытаясь победить крупную дрожь, Ратияр заставил себя не двинуться с места.
«Живым нужно опасаться живых», – когда-то говорил отец.
– Что тебе нужно? – выдавил из себя охрипший голос.
Мертвый не ответил, вдруг изогнулся дугой и принялся извиваться, стараясь избавиться от спеленавших полусгнившее тело веревок. Рядом раздался треск и шелест – вокруг Ратияра с ветвей падали и повисали на веревках покойники: дети, женщины, старики, давно высохшие трупы и недавно разложившиеся тела, кишащие белыми червями и личинками, тянущие к нему костяные фаланги, когда-то бывшие руками…
Ратияр стряхивал елозившие по одежде остатки пальцев, стараясь вырваться из этого шипящего хоровода, на все лады повторявшего его имя. Споткнулся о корень, опустил глаза и наткнулся взглядом на огромную черную руку, показавшуюся из-под земли. Она выползала, словно гигантская змея, слепо шаря перед собой извивающимися пальцами-червями.
Драугр![14] Подземный мертвец! Ратияр подскочил и ринулся вперед, не разбирая дороги. Мокрые от ночной росы ветки хлестали по лицу, ноги то и дело спотыкались об узловатые корни, но он остановился лишь тогда, когда силы полностью покинули его, и рухнул в сырой мох.
Стараясь восстановить дыхание, Ратияр положил руку на грудь и закрыл глаза… И тут же почувствовал чужой взгляд.
Осторожно поднял веки, готовясь выхватить нож.
Напротив него блестел лунными глазами большой серый волк. Ратияр плавным движением вытащил оружие. Неподвижный взгляд желтых глаз не изменился. Чуть поведя ушами, зверь шагнул назад и слился с лесным мраком.
Парень присел на корточки, привалившись потной спиной к шершавому стволу. Буря вдруг примолкла, будто на мир накинули покрывало. Ратияр улыбнулся. Поднялся на гудевшие от усталости ноги. Мрак вокруг словно съежился, почуяв прилив его сил. Юноша старательно сложил кукиш и ткнул им в морду отступающей ночи.
Буря улеглась под утро, начисто вымыла светлеющее небо и протерла бледный кружок тающей луны, под которой колко светила последняя звезда. Глаза слипались от запоздалого сна. Ратияр выбрал дерево поразлапистее и устроился в крестовине толстых ветвей. Плотнее закутался в плащ и сразу провалился в сон без сновидений.
– Вставай, – сказал голос.
Ратияр открыл глаза. Он сидел, привалившись к тюку из шкур, у очага в шаманском жилище, а его похожий на темно-желтую костяную фигурку хозяин стоял перед ним. Змеиные зрачки пронизывали насквозь, и Ратияру показалось, что сидит он не в палатке, а посреди ледяного поля и рядом не костер, а снежный смерч.
– Сейчас ты чувствуешь зиму внутри. Так происходит с каждым, кто возвращается в свое тело после Путешествия, – сказал шаман.
– Значит, все было не по-настоящему, – пробормотал Ратияр.
– В ночном лесу бродил твой дух. И он мог бы остаться в Нижнем мире навсегда, если бы твой Род не пришел к тебе и не взял под защиту. Твоя удача сильна.
– Мне нужны стрелы, а не похвалы, – сказал Ратияр, поднимаясь на ноги, – и я спрашиваю снова: пойдут ли твои люди в бой в моих рядах?
Шаман опять холонул его взглядом странных глаз, коснулся гладкого подбородка и улыбнулся:
– Духи сказали – твоей удачи хватит на всех.
О приближении драккаров морского конунга дозорные доложили вовремя. Дни еще стояли солнечные, но небо уже отливало осенней прохладой. Викинги прекращали торговлю и грабежи и возвращались на зимовку в свои земли.
Как и рассчитывал Ратияр, Скегги Кожаный Плащ причалил на стоянку к острову Дальнему. Разведка доложила, что он с дюжиной вооруженных до зубов парней прочесал остров, опасаясь засады, и, лишь когда норманны с копьями и топорами наперевес проверили каждую пядь, Скегги приказал ставить укрепленный лагерь.
Разведчики докладывали о четвертом драккаре и десятке пленных бойцов, которых в тот же день повесили на старом дубе головами вниз. Михалка, запинаясь, добавлял, что с повешенных была содрана кожа.
– Он сидел там… под телами… в их крови… и пел, – таращил глаза Михалка и все пытался просунуть трясущиеся пальцы за тугую тесьму на поясе.
– Скегги хочет стать поэтом, – прошептал Барсук, – они называют отца поэзии богом повешенных и верят, что сидение под висящими трупами может сделать человека скальдом.
– Не думаю я, что он сочинит хорошую песню, сидя на моем копье, – сказал Ратияр.
Люди нашли его слова удачными и много смеялись.
* * *
Лодки викингов подошли к берегу на закате. Багровый свет разливался по усталой вечерней воде и грозно поблескивал на шлеме Скегги, глаза которого, как обычно, смотрели на мир с насмешливым прищуром. Его лодка держалась от пристани подальше, а под рукой викинга лежал красный щит с нарисованным черным псом.
На берег вышел Ратияр с десятком вооруженных воинов, готовых в любой миг сомкнуть перед ним круглые щиты с оскаленными волчьими пастями.
– Отчего же не причаливаешь, Скегги? – крикнул Ратияр, крепко сжав рукоять отцовской секиры. – Или ты больше не веришь в наше гостеприимство?
– Я пришел за твоим добром и твоими женщинами, щенок! – сказал морской конунг. – И если до вечера я не получу ни того ни другого, я сотру крепость с лица земли.
– Ты убил моего отца и теперь должен мне свою жизнь. Я дам тебе выкуп, чтобы ты не трогал городище. Но я, Ратияр из рода Железных Волков, хозяин старой крепости, вызываю тебя, Скегги Ниимандсона, человека вне закона, на суд богов. Утром на восходе мы огородим поле на острове и будем биться как подобает северянам.
Его голос заглушил дружный гогот викингов. Громче всех, раскрыв огромную желтозубую пасть, лаял Кожаный Плащ. Отсмеявшись, он сказал:
– У тебя большая голова. Мне будет радостно выпить из сделанного из нее кубка.
Воины Скегги снова грянули смехом и глухо загрохотали оружием о щиты.
– Пиво, серебро и женщин тебе привезут до наступления ночи. А на рассвете нас рассудят боги, – сказал Ратияр.
Юношеский голос дрогнул и сорвался, вызвав новый рев норманнов.
Скандинав передразнил его петушиным криком. От смеха кто-то из воинов выронил весло.
Ратияр молча смотрел на удаляющиеся силуэты вражеских лодок. Белые руки сильно обняли его сзади, в ухо зашептали теплые губы:
– Не ходи к ним…
Ратияр мягко отстранил от себя сероглазую девушку, провел ладонью по мокрой щеке. Улыбнулся:
