— Вы были мне как мать.
— А ты мне был как сын. Прости, Ярви. Прости за все, но… это большее благо.
— Меньшее зло. — Ярви кивнул на обрубок пальца и, прищурившись, посмотрел на птиц. Множество голубей и огромный орел. — Кто теперь будет их кормить?
— Я найду кого-нибудь. — И Мать Гандринг предложила ему костлявую руку, чтобы помочь подняться. — Мой король.
Это было великое событие.
Множество влиятельных фамилий из дальних провинций Гетланда вероятно разозлились, что новости о смерти короля Утрика едва дошли до них, когда он был уже сожжен, и что им не выпало шанса внести значительный вклад в событие, которое будет жить в памяти так долго.
Несомненно, всемогущий Верховный Король на своем высоком стуле в Скекенхаусе, не говоря уж о всезнающей Праматери Вексен подле него, были далеко не рады, что они не получили приглашения, на что настойчиво указывала Мать Гандринг. Но мать Ярви выдавила через сжатые зубы: «Их гнев для меня — прах». Хоть Лаитлин и не была уже королевой, но любое иное название ей не подходило, и громадный тихий Хурик, поклявшийся служить ей вечно, все еще маячил у нее за плечом. Стоило ей лишь сказать, и это тут же исполнялось.
Процессия прошла от Зала Богов по двору цитадели. Множество мест на этой траве хранило память о неудачах Ярви. Под ветвями огромного кедра брат часто дразнил его за то, что он не может взобраться на дерево.
Ярви, конечно, шел впереди, мать омрачала все его чувства за его плечом, а позади, опираясь на посох, старалась не отставать Мать Гандринг. Дядя Одем вел королевских придворных, воинов и женщин в лучших нарядах. В конце шли рабы, их ошейники постукивали, а глаза, как и положено, смотрели в землю.
Когда они проходили под аркой, Ярви нервно взглянул наверх и увидел, как в темноте мерцает нижний край Кричащих Врат, готовый упасть и запечатать цитадель от любого врага. Говорили, что он падал лишь однажды, задолго до его рождения, но все же Ярви сглатывал всякий раз, когда проходил под ним. Громадная тяжесть отполированной меди, которую удерживал единственный штырь, щекотала нервы.
Особенно, когда собираешься сжечь половину семьи.
— У вас неплохо получается, — шепнул дядя Ярви на ухо.
— Я иду.
— Вы идете, как король.
— Я король, и я иду. Как может быть иначе?
Одем улыбнулся.
— Отлично сказано, мой король.
За дядиным плечом Ярви заметил Исриун, которая тоже ему улыбалась. Свет факела, который она несла, отражался в ее глазах и в цепочке на ее шее. Вскоре на этой цепочке будет висеть ключ от сокровищницы Гетланда, а сама она будет королевой. Его королевой. И эта мысль, как искорка во тьме, давала ему надежду посреди страхов.
Все несли факелы, светящаяся змейка вилась через сгущающийся мрак, хотя ветер погасил половину огней к тому времени, как процессия прошла через городские врата и вышла на голый склон.
Благородные воины вытащили личный корабль короля на выбранное место в дюнах. На песке за ним оставалась змеящаяся канава. Это был лучший корабль в переполненной гавани Торлби: двадцать весел по каждому борту, высокий нос и корма, украшенные столь же прекрасной резьбой, как все в Зале Богов. Тот самый корабль, на котором король Утрик переплыл Расшатанное море в свой знаменитый набег на Сагенмарк. Тот самый корабль, который зачерпывал воду, нагруженный рабами и добычей, когда они с триумфом возвращались.
Бледные тела короля и его наследника положили на палубе на носилки из отличных мечей, поскольку Утрик был знаменитым воином, и лучше него был лишь его покойный брат Утил. Ярви мог думать лишь о том, что это доказывает: великие воины умирают так же, как остальные люди.
И обычно раньше.
Около покойников разложили богатые подношения, в том порядке, какой клирик посчитал наиболее угодным богам. Оружие и доспехи, которые король взял в битве. Золотые кольца, серебряные монеты. Блестели кучи сокровищ. Ярви вложил в руку брата украшенный драгоценностями кубок, а мать накинула мантию из белого меха на плечи мертвого короля, положила одну его руку на грудь и встала, глядя вниз. Ее зубы были стиснуты, пока Ярви не сказал:
— Мать?
Она без слов повернулась и повела его к стульям на холме. Морской ветер шевелил коричневую траву и заставлял ее молотить по их ногам. Ярви весь изогнулся, пытаясь найти удобную позу на жестком высоком сидении. Его мать неподвижно сидела справа, Хурик громадной тенью высился позади нее. Мать Гандринг сидела на стуле слева, зажав в костлявой руке свой посох, и изогнутый эльфийский металл оживал, отражая языки пламени трещавших факелов.
Ярви сидел между двумя матерями. Одна в него верила. Другая дала ему жизнь.
Мать Гандринг наклонилась к нему и тихо сказала:
— Прости, мой король. Это не то, чего я хотела для тебя.
Ярви нельзя было показывать слабость.
— Мы должны извлекать максимум из того, что нам предложит судьба, — сказал он. — Даже короли.
— Особенно короли, — проскрежетала его мать и подала сигнал.
На корабль завели и там зарезали две дюжины лошадей, чтобы их кровь омыла палубу. Все согласились, что Смерть с уважением проведет Короля Утрика и его сына через Последнюю Дверь, и их будут считать великими среди мертвых.
Дядя Одем с факелом в руке вышел перед рядами столпившихся на песке воинов в боевом облачении. В серебряной кольчуге, крылатом шлеме и хлопающей красной мантии он и в самом деле выглядел как сын, брат и дядя королей. Он важно кивнул Ярви, Ярви кивнул в ответ и почувствовал, как мать вцепилась в его правую руку и сильно сжала.
Одем ткнул факел в пропитанную смолой лучину для растопки. Языки пламени лизнули корабль, и через мгновение весь он запылал. От толпы разнесся скорбный стон — от благородных и состоятельных на террасах у стен Торлби; от ремесленников и торговцев под ними; от иностранцев и крестьян еще ниже; от попрошаек и рабов, что стояли во всех щелях, чтобы укрыться от ветра; от каждого, чье присутствие боги сочли уместным.
А Ярви сглотнул, поскольку внезапно осознал, что отец никогда не вернется, а ему на самом деле придется быть королем до тех пор, пока его самого не сожгут.
Замерзший и больной, он сидел с обнаженным мечом на коленях, когда показался Отец Луна, и вышли его дети-звезды, и языки пламени горящего корабля, и горящих богатств, и горящей семьи освещали лица сотен и сотен присутствующих. Редкие огни виднелись в каменных зданиях, в амбарах из прутьев, стоявших за стенами, в башнях цитадели на холме. Его цитадели, хотя для него она всегда была больше похожа на тюрьму.
Требовались героические усилия, чтобы не заснуть. Прошлой ночью он почти не спал, как и в любую ночь с тех пор, как на него надели королевский обруч. Тени в холодных недрах зияющей спальни его отца были наполнены страхами, и по древней традиции там не было двери, в которую он мог бы сбежать, поскольку король Гетланда един со своей землей и с людьми, и ничего не должен от них прятать.
Секреты, как и двери в спальнях, были роскошью, предназначенной для более удачливых людей, нежели короли.
Мимо Ярви и его матери текла очередь гордых мужчин в военной одежде и гордых женщин с отполированными ключами. Некоторые из них были язвами для короля Утрика, когда он был жив, но теперь они пожимали руки, подносили прощальные цветистые дары и напыщенно говорили о великих деяниях господина. Они стенали, что никогда уже Гетланд не увидит такого, как он, а затем, опомнившись, кланялись и изрекали: «Мой король». Но за улыбками они, несомненно, размышляли, как бы обернуть к своей выгоде этого однорукого слабака на Черном Стуле.
От матери лишь изредка слышалось шипение: «Сядь. Ты король. Не извиняйся. Ты король. Поправь пряжку на мантии. Ты король. Ты король. Ты король». Словно она старалась убедить в этом его, себя и весь мир вопреки очевидности.
Конечно, Расшатанное море прежде не видело столь ловкого торговца, как она, но Ярви сомневался, что даже ей удастся это продать.
Они сидели, пока огонь не превратился в мерцание, киль с резной головой дракона не обвалился углями, и первый тусклый мазок рассвета не коснулся облаков, блестя на медном куполе Зала Богов и заставляя кричать морских птиц. Затем мать хлопнула в ладоши, и рабы, звеня цепями на ошейниках, принялись копать землю вокруг все еще тлеющего погребального костра, поднимая огромный курган, что будет выситься рядом с курганом дяди Утила, которого поглотил шторм, и с курганом прадеда Бривера, и с курганом прапрадеда Ангальфа Козлоногого. Покрытые травой холмы стояли вдоль побережья, теряясь среди дюн, скрываясь в тумане тех лет, когда еще Та Кто Пишет не одарила женщин даром букв, и министры не начали записывать имена мертвых в свои книги.
Потом Мать Солнце показала свое слепящее лицо и зажгла воду. Вскоре будет отлив, который унесет с собой множество острохвостых кораблей, вытащенных на песок. Так что они смогут отплыть так же быстро, как и прибыли, готовые принести воинов в Ванстерланд, чтобы отомстить Гром-гил-Горму.
