— Они из Элама, — Унташ щелкнул пальцем по золотому браслету, — и украшения тоже. Я хочу наладить торговлю с далекими краями. Поставлять туда древесину, лазурит, олово и бронзу. Тогда богатства потекут в Хинду-Кауш рекой! Я стану не просто уважаемым старейшиной. Меня начнут боготворить! И не только в окрестных селениях, но и в далеких краях! — он потряс ладонью, сжатой в кулак.
— Так, что мешает сделать это? — опять пожала плечами Арчита.
— Не что, — поправил тот, — а кто.
— Не понимаю.
— Жрецы вставляют палки мне в колеса, — злобно процедил Унтаж, снова искажаясь в гримасе гнева.
— Они не дают тебе торговать? — изумилась девушка.
— Нет же, милая Арчита, все немного сложнее. Против торговли эти глупые слепцы ничего не имеют.
— Тогда…
— Они не хотят, чтобы я трогал лес! — резко повысил голос старейшина. Его тон заледенел. — Чтобы разрабатывал рудник. Добывал олово и лазурит!
— Почему?
— Говорят, что это земли богов. И нельзя посягать на их богатства.
— А это так? Лес и горы принадлежат богам?
— Хинду-Кауш принадлежит мне! — Унташ грохнул кулаком по столу, аж посуда зазвенела. Арчита вздрогнула. — Мне и только мне! И никому другому! Понимаешь, юная жрица?
— Да-да, — спешно ответила та.
— А вот мои жрецы не понимают. Они не видят дальше своего носа, — повторил старейшина, а затем добавил с улыбкой, от которой у девушки мурашки побежали по спине, — теперь они вообще ничего не видят.
— Что от меня нужно? — тихо спросила она.
— Очень хороший вопрос, — довольный, кивнул Унташ, — я вижу, прекрасная Арчита, ты намного умнее большинства жрецов. Это хорошо. Для всех нас. Разреши мне вырубку леса и постройку рудника, и моя щедрость не будет знать границ… как, впрочем, всегда.
— Если боги дадут согласие…
— Ты не поняла, Арчита, — он подался вперед, голос стал вкрадчивым, — просто разреши!
— Но… — жрица во все глаза уставилась на него, — я не могу так.
— Не говори глупостей, прекрасная посланница богов. Не заставляй меня усомниться в твоем разуме. Мы оба знаем, что обычаи да традиции всего лишь хул гил[3] для немощных телом и слабых духом.
«Богохульник! — мысленно воскликнула Арчита, — видел бы ты то, что узрела я… что слышу до сих пор… это мигом сбило бы с тебя спесь!».
— Зачем тебе разрешение жрицы? — вслух спросила она.
— Мои подданные из селения не желают идти против воли жрецов, — раздраженно отмахнулся Унташ, — считают, что за это нас всех покарают боги. Пустые разговоры, лишенные всякого смысла! А сил моих наемников недостаточно, чтобы принудить их! Я итак потратил слишком много лазурита на жалование этим детям гор! А я не люблю тратить шиклу!
«Значит, и вправду наемники» — подумала Арчита, а вслух произнесла:
— И ты хочешь, чтобы я…
— Проведи ритуал для вида, — пожал плечами Унташ, — яви якобы волю богов. Скажи, что они нарекли меня своим избранником. И тогда никто больше не посмеет роптать на мои решения.
Арчита вспомнила тех немногочисленных жителей, что встретились ей на пути к дому старейшины. Их недружелюбные и временами даже враждебные взгляды. Теперь она поняла. Те люди просто боялись. Боялись, что их хозяин подкупил незнакомую жрицу или вовсе пригласил проходимку, дабы та разрешила творить то, чего неугодно богам. И тогда гнев последних не заставит себя ждать. О, да. В последнем девушка не сомневалась ни на секунду. Однажды ей довелось увидеть ярость Богини-матери. Кару, ниспосланную ей на головы людские. За то, что посмели посягнуть на священное равновесие…
И здесь может произойти то же самое. Она чувствовала это. Еще тогда, когда только приближалась к селению у подножия Хинду-Кауш. Она слышала это в своей голове.
С тех пор, как жрица покинула Мохенджо-Даро, иногда она продолжала слышать голоса. Тихие, временами угрожающие. Подобно шелесту опавших листьев в осеннем лесу. Здесь что-то есть. Под сенью деревьев или в недрах гор. И жрецы старейшины правы — боги явно не хотят, чтобы тот забирал сокровища всевышних.
Арчита поняла. Бояться нужно не Унташа, а того, что повлечет за собой его решение. Но что бы ни скрывали за собой скалы Хинду-Кауш, сейчас оно по-прежнему было там. За естественной природной твердью. А старейшина, обезумевший от алчности и возомнивший себя богом, сидел напротив нее. За широким столом из кедра. И угрожал ей прямо сейчас. Ладонь жрицы вновь невольно сомкнулась на рукояти кинжала.
— Я верю в тебя, Арчита, — ласково проговорил старейшина, — верю, что ты не как мои жрецы, и видишь дальше своего прекрасного носа. Мне бы совсем не хотелось, чтобы ты перестала видеть совсем.
Девушка похолодела. Глава селения теперь угрожал в открытую. А омерзительная усмешка не сходила с его лица.
— Хорошо, — заставила себя кивнуть она, чтобы выиграть время, — я согласна.
— Великолепно! — живо воскликнул Унташ и воздел руки, сжатые в кулаки. — Поверь, моя прекрасная жрица, тебе не придется жалеть о принятом решении. Моя щедрость не имеет границ!
«Господин не любит тратить шиклу».
— Я бы хотела узнать, что получу за услуги.
— Хм, — хмыкнул он и потер гладкий подбородок, — ты не веришь в мою искреннюю щедрость?
— Верю, господин, — осторожно ответила жрица, — но я должна знать, в чем она будет выражена.
— Ты и вправду умна, прекрасная Арчита, — глаза старейшины заблестели, — я осыплю тебя лазуритом. Медными кольцами и браслетами. Дам столько провизии в путь, сколько душа пожелает.
Девушка смотрела в эти холодные синие глаза и понимала. Она не верит ни единому слову. Унташ скорее прикажет закопать ее живьем в лесу, нежели отблагодарит за оказанные услуги.
— Ну? — нетерпеливо нажал тот. — Ты смогла оценить мою щедрость по достоинству?
— Да, господин, — вяло улыбнулась жрица, — она и вправду не имеет границ.
— Прекрасно! — воскликнул он и ухватился за кувшин. — Выпьем за это!
Старейшина приложился к сосуду. Белые ручейки вновь потекли по подбородку, сливаясь с бледной кожей.
Арчита же лихорадочно искала выход, но пока не находила. Одно можно было понять наверняка. Из дома ее не выпустят. Однако и продолжать «пировать» в обществе мерзкого изверга желания не осталось. Девушка продолжала испытывать голод. А ей нужны силы. Сердце подсказывало, что завтра они понадобятся. Жрица заставила себя взять пшеничную лепешку. Осмотрев ее на наличие кровавых пятен, и не обнаружив таковых, она откусила солидный кусок. При этом старалась проглотить как можно скорее и закончить это неприятное застолье.
— Все-таки молоко моих коз — лучшее на земле, — смачно причмокнул Унташ и отставил пустой кувшин.
— Угум, — отстраненно бросила Арчита, дожевывая хлеб.
Унташ усмехнулся и утер губы ладонью:
— Как ты можешь судить о нем, прекрасная жрица, если даже не попробовала?
Она вздохнула, пододвинула полный сосуд и наполнила кружку. От напитка шел приятный аромат.
— В доме больше нет слуг? — как бы невзначай спросила она.
— А для чего тебе мои слуги? — хитро улыбнулся Унташ.
Арчита пожала плечами и ухватила кружку:
— Кто-нибудь мог прислуживать за столом еще.
— У меня нет слуг. Только рабыня. И мы хорошо смогли обслужить себя сами.
— Такой огромный дом и нет даже привратника? — невинно поинтересовалась девушка и поднесла кружку ко рту.
— А тебе что, вдруг захотелось покинуть мою чудесную обитель, прекрасная жрица?
Арчита замерла, не успев сделать глоток. Их взгляды встретились. В этих бездонных глазах она увидела смесь хитрости, издевки и угрозы. Однако жрица нашла в себе силы улыбнуться поверх края кружки.
— Нет, — и осушила сосуд за пару больших глотков.
Жажда поутихла. Памятуя о подозрительном кувшине, девушка налила себе еще. Вторая порция молока тут же отправилась вслед за первой.
— Очень хорошо-о-о, — протянул Унташ, — иначе я бы счел это за оскорбление моему радушию и гостеприимству.
