до сердца, я, как отец, умру. Другого исхода и быть не может, – он поднял взгляд на У Чана и продолжил: – Ба Вэньлинь верно заметила сегодня в главном зале: у меня нет божественных сил. Проклятие только выглядит как сила или как небесный дар, но ни первое, ни второе не преследует цель убить своего хозяина, а эта мощь с каждым днем пожирает меня изнутри. Обхитрить судьбу не удастся: пользуйся этой силой – не пользуйся, годам к тридцати моя кровь вскипит. До сегодняшнего дня я грезил возможностью избавиться от этой кары, но, видимо, я многое себе надумал…
У Чан перестал рассматривать алый узор на плече Мэн Чао и уточнил:
– Что еще за возможность?
Вопрос прозвучал с долей пренебрежения, потому что он все еще не мог в своей голове уложить, как все это могло произойти с Мэн Чао. А с учетом того, что тот во многом ищет собственную вину, легче верится, что он и в этот раз что-то себе навыдумывал и заранее расстроился, не проверив теорию как следует. Но оказалось все иначе, чем У Чан смог предположить. Мэн Чао не просто изучил эту возможность, а даже устранил виновника несчастья пару часов назад, вот только тот не снял свой треклятый дар с семейства Мэн, когда умер.
– Проклял нас демон-заклинатель огня Хоцзучжоу. Я не знаю причин, не знаю даже, чем мы его так разгневали, но, когда я его настиг, этот гад вдруг решил умереть от своего же проклятия. Если бы я тогда знал, предположил, что так выйдет, я бы попытался поймать его живьем и выпытать из него все ответы, но теперь такой возможности попросту нет. На самом деле проклятие дома Мэн имеет иное название – проклятие восставшего Хэйфэна. Так, по крайней мере, гласят выдержки из записей о войне на границе юга и востока.
Когда Мэн Чао об этом упомянул, в голове У Чана всплыл их недавний разговор. Тогда приятель сказал, что искал записи о своем прапрадеде – главнокомандующем Мэн Цзюне, а сейчас выходит, что все поиски были нацелены куда глубже. В библиотеке клана Луань Мэн Чао сделал удивительную находку: два выживших генерала после громкого разгрома принялись утверждать, что на стороне южан была не только численность, но и парочка бессмертных воинов. Последние не боялись ничего: ни ран, ни многочисленности армии противника, ни оружия в руках восточного войска. Бессмертные воины, сражавшиеся на стороне южан, буквально смеялись в лицо врагу, пускали реки крови и открыто наслаждались этим. За их безумную жестокость их прозвали демонами во плоти, но никто и подумать не мог, что перед смертными и правда стояли темные боги.
Когда один из разведчиков Востока донес это известие до главнокомандующего и остатка армии, Мэн Цзюнь счел должным призвать к ответу тогдашнего главу клана Ба. Простить кровожадного главу можно было за многое: за то, как он предал волю Агатового величества и, подгадав момент, бросил все силы для сеяния смуты в других главенствующих домах; за то, что поставил семейство Чжао на колени и вынудил всех считать территории Юга и Запада едиными; за то, как обошелся с угнетенным народом, принудив биться за своего же захватчика, и за то, что довел всю Поднебесную до пятилетней войны. Но за то, что он делал все это не собственными силами, а пользовался поддержкой демонов, главнокомандующий Мэн простить его не смог.
Как человек с высокими моральными принципами, он счел себя должным воззвать к совести противника. Когда перед глазами главы Ба со стороны Востока вышло огромное войско под командованием Мэн Цзюня, нечестивцы вдруг всполошились и устроили огненно-кровавую бурю. На месте, где сошлись армии Востока и Юго-Запада, до Небес распростерлась огненная стена, а из нее, словно через столб воды, вылезло целое скопище демонов, которые перерезали и перегрызали глотки людям, позволяя пламени сожрать их тела. Там же погиб прапрадед Мэн Фэна со своим старшим сыном и там же отдал свою жизнь бывший глава Ба.
Можно сказать, для двух домов – Ба и Луань – тогда все вышло крайне удачно: вместо мщения за погибших и отстаивания правды кланы устроили холодную войну и окончательно разорвали все отношения друг с другом.
Тогда же в записях о прошедших кровопролитных днях Мэн Фэн и нашел упоминание о проклятии: нечестивец, вызвавший огненную стену, был заклинателем огня, а его подоспевшие из царства демонов соратники временами в пылу битвы обращались к нему «господин Хэйфэн».
У Чан поймал себя на мысли, что поступил бы так же, как Мэн Чао: ринулся бы навстречу единственному шансу, чтобы снять проклятие.
Мэн Чао встал со стула и размял плечи:
– Когда ты станешь обладателем божественной силы, например, как Ба Циншан и его сестра, ты ощутишь ее мощь и возможности того, на что ты способен, и сможешь по-настоящему понять меня. Имея могущество, я попросту упустил все, – он указал рукой на свой изогнутый клинок в углу комнаты. – Ты видел – одного моего взмаха хватило, чтобы остановить десяток последователей культа Хоцзучжоу… Будь я в нужную минуту рядом с покойным главой Луань Фэнхуа, я смог бы спасти его жизнь.
У Чан принял его слова холодно. Ему думалось: «Как можно продолжать так упрямо настаивать на своей вине? Если размышлять, как Мэн Чао, то тот много еще чего мог предотвратить». Но вместо очередных попыток образумить товарища У Чан задал вопрос, который ему показался самым важным из всех, что кружили сейчас в его голове:
– А как же твоя жизнь? Прибегая к силе своего проклятия, как прошедшей ночью, ты приближаешь смерть.
Не удостоив друга взглядом, Мэн Чао направился к другую сторону комнаты:
– Да будет тебе, нашел о чем переживать!
* * *
Прошло несколько часов с разговора Мэн Чао с У Чаном. Поместье клана Луань ожило. Как гласил народ: день должен сменить ночь, а молодая госпожа – своих родителей. Никто в столице так и не спал, поскольку воспоминания о произошедшем заполняли все мысли: пламя, крики, звуки ожесточенной битвы. Поэтому после известия о церемонии принятия власти все окунулись с головой в приготовления.
Одни люди столпились у ворот поместья клана Луань, другие по обратную сторону готовились к процессии. Подобную суматоху сложно было назвать праздником, а с учетом того, что многие из погибших все еще не были захоронены, этот день злые языки прозвали черным торжеством. Вряд ли кто-то будет ликовать и приходить в восторг от назначения нового правителя в столь тревожное время, без сомнений, многие будут тихо плакать, а тем, кому хватит сил сдерживаться, прикроются маской тяжелой улыбки.
Слуга постучал в дверь скучающего У Чана и объявил:
– Мой господин, вас приглашают.
Услышав эти слова, наследник напрягся. Он был не единственным, кого, как гостя, попросили побыть в стороне во время приготовления церемонии. Однако оповестительного удара в гонг о начале так и не прозвучало, тогда куда его могли пригласить?
Всего около получаса назад Мэн Чао собрал будущих богов и старейшин-летописцев в главном зале, перед которыми объявил, что присягнул на верность дому Луань. Новость весьма ожидаемая. Большинство избранных Небесами были заняты размышлениями: «Что будет дальше? Как все это повлияет на судьбу трети Поднебесной? Да и вообще, как только достигшая совершеннолетия наследница сможет одна править и решать судьбы своего народа?» – поэтому многие даже не обдумывали, что там Мэн Чао сказал, пока тот не произнес следующее:
– Как советник главенствующей госпожи, я должен действовать рассудительно и быть непредвзятым, принимать взвешенные решения и всегда находиться подле клана. Посему мной было принято нелегкое решение сойти с пути вознесения.
В последнем он был еще не уверен, но и в том, что сможет всепоглощающе отдаваться своей цели – восхождению на Небеса, – тоже. Теперь в его приоритете – вопросы Востока и правление Луань Ай. Думы об остальных, живущих в Поднебесной, и их жизнях будут его только отвлекать, а такой бог уже заранее имеет искаженные взгляды. Поэтому он решил заявить об этом официально, чтобы никто из присутствующих не строил догадок на его счет.
Один из старейшин-летописцев с тяжелым выражением лица провел рукой по своей хиленькой бородке и пару раз кивнул, словно говоря: «Юноша, а в ваших
