Встревоженная и недоумевающая, она натянула мокрую рубаху и поднялась на берег.
Далеко за массивными стволами мелькают, часто исчезая, багровые блики. Она пошла в ту сторону, начиная почему-то сердиться, деревья расступились, на уютной полянке рвется ввысь пламя костра. Крупные красные угли уже вываливаются из горящих поленьев, что значит, горят давно, а толстые сучья в огонь подбрасывают постоянно.
Олег уже отгреб в сторону россыпь багровых углей и поворачивает над ними куски мяса на очищенных от коры прутьях. Рядом на плоском камне распростерся широкий лист лопуха, а на нем целая горка еще горячих коричневых ломтиков, от которых такой удивительный запах…
— Что-то долго, — проворчал он, — еще чуть, я бы все тут пожрал сам.
— Какой ты… быстрый, — выдавила она с таким разочарованием, что самой стало горько во рту, будто пожевала лист полыни. — И шкуры снял, и разделал, и поджарил…
Он наконец оторвал взгляд от быстро темнеющих ломтей мяса.
— Да и костер успел. У меня богатая практика… Ух ты!
Она встрепенулась, наконец-то заметил, что намокшая рубашка облегает ее тело так, словно той нет вовсе, очень удобно: и приличия соблюдены, и показать себя можно.
— Что? — спросила она с живейшим интересом.
— У тебя хорошая фигурка, — сказал он с изумлением и окинул ее оценивающим взглядом, словно готовился тоже разделать и самые лакомые кусочки поджарить сразу. — Никогда бы не подумал… Ого, даже сиськи есть! Правда-правда! Вон там они… вроде. Даже две! Это вот то у тебя они самые, правда?
Она стиснула зубы, начиная ощущать, что в мокрой рубашке вообще-то прохладно, даже холодно, дрожь пробирается в тело, а зубы начинают постукивать.
Рубашка все так же плотно облегает ее тело, обрисовывая каждую жилку и каждую выпуклость, как и впуклость, но сейчас остро захотелось, чтобы повисла на ней широким колоколом.
— Благодарю, — буркнула она. — Ты умеешь говорить женщинам приятное.
— Правда? — спросил он польщенно. — Я слышал, надо говорить это самое, которое приятное… даже если его нет, вот и того… следую.
Она с превеликим достоинством села не напротив, а то поза слишком откровенная, рубашка все-таки коротковата, и не рядом, а то этот гад может подумать, будто она не против некоторого сближения, а на строго отмеренном воспитанием расстоянии, чтобы дружба дружбой, если она даже есть, но не ближе, чем на дистанции вытянутой руки.
— Люблю зайчатину, — сказал он. — Что-то в ней особенное…
Она взяла предложенную часть тушки, обожгла пальцы и перебрасывала с ладони в ладонь, пока не сумела ухватить за торчащую косточку. Мясо в самом деле тает во рту, она жадно откусывала и, стараясь жевать красиво и с закрытым ртом, бросала на него короткие взгляды. Неужели в самом деле не только не подсматривал, но даже ни разу не привстал, чтобы пойти и посмотреть… и даже мыслей таких не было? Нет, мысли наверняка были, но другие бы не утерпели, а вот этот…
Острая мысль ужалила, как плеча. А что, если ему было неинтересно? Что, если ему и не хотелось посмотреть на нее голенькую? Или, как мама говорила, обнаженную?
— Ну давай, — сказала она.
Он посмотрел с удивлением.
— Что?
— Бахвалься, — пояснила она.
— В чем?
— Что предупреждал, — выпалила она зло, — а я, как дура, не послушалась и пошла прямо в болото! Что на тебя напали разбойники, а ты их всех перебил… Или просто побил. Что ты вот такой герой, что ты вообще…
Он хмыкнул.
— Было бы чем хвалиться. Что ты пошла в болото, это же ясно, женщина. Что побил этих дурачков… А как иначе?
— Могло быть иначе!
— Правда? — переспросил он с недоумением. — Гм… Интересно…
— Они ждали нас? — спросила она. — Вообще у них там засада?
Он кивнул, лицо мрачное, сжал и разжал кулаки. Она ждала, что после таких сокрушительных ударов там хотя бы лохмотья кожи на костяшках, однако суставы пальцев лишь недобро покраснели.
— У кого мозоли на ладонях, — сказала она саркастически, — а у кого на кулаках.
— Это не мозоли, — ответил он. Посмотрел на пальцы задумчиво, покачал головой. — Хотя, может быть, уже в самом деле…
Она ощутила тихую радость от маленькой победы, он признал ее правоту, как же это сладостно, за такое готова простить ему многое, почти все, не такой уж он и грубый кабан, иногда что-то в нем проглядывает и почти человеческое…
Он посмотрел на нее задумчиво, взгляд потеплел, но вместе с тем посерьезнел. Ей показалось, что пытается сформулировать какую-то сложную мысль, уложить в понятные слова, наконец он проговорил деревянным голосом:
— Ты прекрасна… гм… как эта… ну, собственно, роза…
— …и так же умна? — закончила она.
Он раздвинул губы в доброжелательной улыбке.
— Нет-нет, что ты! Ты умнее. Правда умнее.
Она спросила ехидно:
— Насколько?
Он подумал, ответил уверенно:
— Вдвое!.. А то и втрое. Вообще ты молодец. И фигура у тебя замечательная. Ты бы сняла рубашку, замерзнешь.
— Размечтался! — сказала она победно, вставая на привычный путь, когда ей говорят комплименты, а она может в ответ вставлять острые шпильки. — На мне быстрее высохнет.
Олег не стал интересоваться, насколько же она горячая, хотя дала такой шанс и даже подтолкнула к нему, хорошо бы попался, у нее есть прекрасный хлесткий ответ, что покажет ее острый и невероятно изобретательный ум, а его повозит рыжей мордой по земле…
Он взял ломоть мяса, осмотрел, быстро сжевал, затем ухватил жареного гуся и с треском разорвал пополам.
— Иногда, — сказал он под хруст костей на крепких зубах, — все-таки гусь вкуснее… В другое время на гусей смотреть не могу. Как думаешь, почему?
— Знаю, — отрезала она, — на что вы все смотрите!
— На что? — спросил он.
Она быстро перебрала горсть ответов, ни один не подходит, они для остроумных людей, а этот туп, как пробка, всегда задает самые простые вопросы.
— На горизонт, — выдавила она наконец, — вы не замечаете, что у вас под носом, вам нужно туда, вдаль!
Он подумал, кивнул.
— А ты умная. Как-то сообразила. Или кто-то подсказал. Правда, за горизонт можно уходить, и не выходя из комнаты… Мысль скачет быстрее любого коня.
Она посоветовала:
— Ты ешь, ешь! Не умничай. Эти побитые не вернутся?
Он покачал головой:
— Ни за что.
— Почему? Побил сильно?
— Поняли, что у нас в самом деле ничего нет. Идти сможешь?
Она посмотрела с возмущением.
— А что мне помешает? Разве что запросишься отдохнуть!
