— Ага! — беззаботно отвечает Андрей, — чаем не угостишь?
— Не, ну ты вообще охамел! — начинаю возмущаться я, — Ни дисциплины, ни уважения к старшим по должности! Чайник на окне. Я тоже буду. А что предлагает?
— Да, говорит, совсем ты меня за мужика не держишь. Пора, мол, мне на повышение в другой округ переходить. И еще полмешка сахара дает.
— О! Он это может, наверное, раз обещает. Хотя маловероятно. Придется тебе, Андрюха, и дальше со мной мучиться. Со мной и без сахара. Хотя, если будешь себя хорошо вести, поделюсь.
— Майя, — вкрадчиво произносит Андрей, стоя с чайником в руках у окна, поэтому я вижу лишь его темный силуэт, — а помнишь Вернадского, жулика того мелкого? Ну, который махинации с талонами проворачивал? Он ведь нам тогда на Лыськина показал, когда ты с ним ни с того, ни с сего о ПОПЧ заговорила.
— Ну, бывают у меня заскоки. Так ведь то же мелкий жулик! Хочешь, я на тебя как на лидера ПОПЧ покажу?
— На меня — не надо. Я — гражданин законопослушный, и даже более. Я закон люблю и применяю его по двадцать раз на день. А вот про Лыськина я еще много чего интересного слышал. Странный он. Разговоры мутные с людьми ведет. Да и то, что взятки он берет, странно. Не по-нашему это как-то. Идеология, что ли другая.
Я удивленно смотрю на Андрея.
— Идеология? — спрашиваю, — по идеологии, по-моему, я тут ас.
И тут же задумываюсь: а в самом деле?
Он кивает головой.
— Может, мне взять то, что предлагают, а? Они решат, что я свой, репутация подмочена. Там ведь не только сахар, там талонов на десять позиций.
Я смотрю на него, и какие-то наброски композиции появляются в голове.
Итак, Андрей забирает свои полмешка сахара вместе с талонами, с извинениями отпускает Лыськина, напевая ему при этом, что информация о его задержании до меня так и не дошла, что я — действительно, сука стервозная, вцепилась в хорошего работника и не пускаю на повышение. Что я — Мастер актуализации, и Мастер великолепный (должно же во мне быть хоть что-то хорошее), но уж больно у меня мерзкий характер (полагаю, это правда), да и следователь из меня никакой…
После того, как ПОПЧ вышла на Андрея с предложением меня выкрасть, мы получили добро на нашу операцию у начальства. В случае успеха нам пообещали повышение, но не это главное. Сердце грела мысль о предстоящей чистке. Мы не надеялись на полную ликвидацию ПОПЧ — организации вроде этой должны существовать. Они как бы оттеняют собой Идею, подчеркивают ее красоту. Они, как волки, чистят наше общество от неблагонадежных личностей.
Но мы рассчитывали существенно снизить численность этих самых волков. Пока здоровые овцы не пострадали.
Не знаю, почему они сразу подставили мне Ланковича. Это все же было опасно, я — товарищ довольно-таки непредсказуемый, еще изувечила бы мальчика. Но догадываюсь: парень все еще не был уверен в выбранном им пути, вел полулегальный образ жизни. А так они одним махом перевели его в нелегальное положение и познакомили с будущим учителем. Охраннику, которого убили в камере, заранее сделали пластическую операцию.
Еще кое-что нуждается в объяснении. Тот факт, почему Татьяна практически без колебаний бросила ПОПЧ, в которой она провела около трех лет. Андрей догадывался, что ему не доверяют, он, буквально со дня на день ждал своей ликвидации. Сбежать он не пытался — прикрывал меня. Он быстро просчитал Татьяну: никому не нужная, она страдала в одиночестве. Пользу ПОПЧ она принести уже не могла, избавляться от нее им не было надобности, но вернуться в нормальное общество она боялась. Спокойный, надежный, проявляющий к ней нежное внимание Андрей стал для нее лучом в окружающем ее темном царстве, звездой, показывающей путь на волю. Когда эту звезду жестоко загасили, Татьяна вновь осталась в темноте, но она уже твердо знала, кто повинен во всех ее несчастьях, и кого следует наказать за это. Поэтому она почти без сомнений пошла на контакт со мной.
Ну, а остальное уже известно.
База ПОПЧ в нашем округе была захвачена, взято много людей, но Босс ускользнул. Татьяна выздоровела, хотя Мастером ей все же не быть. После проведенного мною экстренного завершения и последующего резонанса способности ее, а также часть памяти, оказались окончательно утрачены. Но она не горюет — вышла замуж, ждет сейчас ребенка.
Я получила повышение и живу в другом округе. А Ланкович остался там же. Он, как я слышала, проходит сейчас обучение в Школе СИ, хочет стать инквизитором, как и его Учитель. Я вряд ли когда его не увижу, но все же приятно знать, что кто-то где-то тебя любит. И этот кто-то непременно далеко пойдет. Ведь он мой ученик.
Рассказ 2. История, которой не было
Весь день брожу по мощеным плиткой улицам города. Смотрю на старинные храмы — темные и светлые, но непременно глядящие в небо стрелами крыш, любуюсь с моста на спокойную серую реку. Полный седой мужчина приглашает выпить кружечку пива. С удовольствием соглашаюсь. Пиво чудесное — темное, плотное, пена стоит над кружкой, как церковный шпиль. Благодарно улыбаюсь:
— Спасибо Вам, да славится Империя.
— Славься, — отвечает он тихо, и я улавливаю акцент в его голосе. Не все еще в совершенстве владеют росимперским. Впрочем, это всего лишь дело времени.
Уже подходя к двери своего номера, слышу, как разрывается телефон. Зная свою любимую службу, никаких средств связи я с собой не брала, так они в номере меня решили достать.
— Майя Дровник у телефона, — сухо произношу в трубку. Душа моя предвидит грядущие неприятности. А в отношении гадостей она редко ошибается, душа-то.
— К сожалению, Майя, — слышу я холодный голос моего шефа, — я вынужден отозвать вас из отпуска.
— Но какого черта! — не сдержавшись, ору я, — выбралась в кои-то веки!
— Советник 1 ранга Дровник, — рычит шеф, — этот вопрос не обсуждается. Самолет, бортовой номер Н-949, ждет Вас в аэропорту. Через четыре часа Вы должны быть на рабочем месте.
— Слушаюсь, — отвечаю я, чуть не плача.
Срывается такой отпуск! Два года я мечтала посетить Богемский протекторат. Приехала. И вот, на третий день пребывания! Уйду, брошу службу, пошлю Инквизицию, придушу шефа и… Ух, какая я злая!
Несусь в аэропорт. Если так вызывают, значит что-то из ряда вон выходящее. Я вообще-то не отношусь к незаменимым работникам.
Шеф сидит в моем кабинете, водрузив свою обширную нижнюю часть на мое кресло, к которому я искренне привязана, и которое при каждом движении шефа протестующе скрипит. Курит. Злой, бледный, руки дрожат.
— Сядь, Майя, — говорит он, заметив мое появление в дверях.
