— Как тебя зовут? — приподнявшись на локте, спросила я.
— Гуннар.
— Что это значит?
— Воин.
— Откуда ты, Гуннар? Откуда ты появился здесь, чтобы похитить меня под покровом ночи?
— Я из далекой ледяной страны Исландии.
Исландец! Божественый Гуннар — дитя снегов и ледяного тумана! Я затрепетала. Мне казалось, это сон.
— Меня зовут Селена, — пробормотала я. — По-гречески мое имя означает Луна. Мы родом с Пелопоннеса.[23]
— Неверная Луна пробуждает желания, — лаская меня взором, произнес Гуннар. — Наверное, ты появляешься по ночам, чтобы соблазнять богов…
Мы пожирали друг друга глазами. Потом я его поцеловала. Я сделала это так естественно и непринужденно, словно всю жизнь провела в его объятиях. Той ночью со мной что-то случилось. Больше никогда в жизни я не чувствовала подобного.
Мы целовались так долго, что чуть не задохнулись. И вдруг Гуннар отпрянул от меня и пробормотал:
— Это безумие.
Так оно, безусловно, и было.
Со мной никогда не случалось ничего подобного. Однако это безумие было настолько сладостным, что я не желала обретать рассудок. Кроме того, я боялась, что мой обожаемый викинг исчезнет, будто сон.
Очень скоро события и вправду начали принимать такой оборот.
Гуннар встал, наклонился надо мной, погладил по щеке, нежно взглянул мне в глаза и прошептал страшные слова:
— Забудь об этом, Селена. Этому не суждено сбыться.
— Почему?
— Потому что это нехорошо.
Что именно он считает нехорошим? Целоваться? Влюбляться по уши? Умирать от счастья? Впрочем, очень скоро я все поняла.
Стоило нам вернуться в зал, как к нам подлетела Метрикселла в костюме лесной фиалки.
— Селена! Где ты была?
— Выходила подышать воздухом, — пробормотала я.
— Возьми! — воскликнула Метрикселла, протягивая мне какую-то веточку. — Понюхай, как пахнет!
Как в полусне я понюхала благоухавшую лавандой веточку. Потом у меня замерло сердце. Метрикселла вела ко мне за руку Гуннара.
— Вы, кажется, уже знакомы! — защебетала она. — Как удачно, что мы с Гуннаром появились, когда к тебе стал приставать этот мерзкий тип!
Наклонившись, Гуннар целомудренно расцеловал меня в обе щеки. Я окаменела, словно обратившись в соляной столп.
Гуннар тоже не промолвил ни слова, а Метрикселла продолжала болтать:
— Вижу, ты еще не совсем пришла в себя. Не стоило тебе возвращаться. Думаю, тебе лучше пойти домой полежать.
Я машинально направилась к двери, хотя никуда не хотела идти и расставаться с Гуннаром. Но больше всего мне хотелось, чтобы Метрикселла провалилась сквозь землю.
Однако она никуда не провалилась. Более того, Метрикселла была моей лучшей подругой, заботилась обо мне и доверяла. Проводив меня до гардероба, она помогла мне надеть накидку и протянула мотоциклетный шлем.
— Гуннар отвезет тебя домой на мотоцикле, правда, милый?
Гуннар явно смутился не меньше меня. Судя по всему, наша едва вспыхнувшая любовь была взаимной. Мне очень хотелось, чтобы он отвез меня, но все же я понимала, что если это случится, произойдет нечто такое, в чем я долго буду раскаиваться.
Что мне было делать? Я одновременно боялась злого рока и жаждала пасть его жертвой. Я желала этого так сильно, что рок просто не мог обойти меня своим вниманием.
— Может, Селене не стоит садиться на мотоцикл, — пробормотал Гуннар. — У тебя не кружится голова?
Я не сдавалась.
— Да нет, не кружится. С удовольствием прокачусь с ветерком.
С этими словами я тихонько дотронулась до волшебной палочки и одними губами прошептала заклинание. А потом сразу постаралась об этом забыть, потому что поступать так омниоре не подобало…
Позже, уже в моей постели, когда мы с Гуннаром долго ласкали друг друга, я иногда вспоминала о Метрикселле, и мне было очень стыдно.
Влечение, которое мы с Гуннаром испытывали друг к другу, было непреодолимым. Не знаю, пытался ли Гуннар бороться с этой запретной страстью, я же не оставила ему ни единого шанса, дав выпить приворотного зелья, которое меня в детстве тайно научила готовить моя двоюродная сестра Лета. Думаю, именно это зелье сломило волю Гуннара и помогло ему позабыть о своих принципах.
Это было чистой воды безумие…
Гуннар был нежным, ласковым и страстным. Несмотря на мою неискушенность, ему удалось пробудить страсть и во мне. Я влюбилась окончательно и бесповоротно, ибо ничто не затягивает так глубоко, как запретная любовь.
Деметра была права. В меня вселилась финикийская богиня.
На следующий день мне показалось, что все это мне только приснилось.
— Извини. Кажется, я тебя разбудила.
Было около полудня. Я проспала всего часов пять. Мое измученное ласками тело сладко ныло, во рту пересохло, а на душе скребли кошки.
Метрикселла прилегла рядом со мной на кровать и положила голову мне на грудь. Похоже, она хотела, чтобы я ее согрела. Глаза ее покраснели, а голос немного дрожал.
— Ну и как он тебе?
Я еще не успела осмыслить содеянное, осудить себя за него и смириться с мыслью об этом, а тут Метрикселла со своими вопросами!
— Кто? — спросила я дрожащим голосом, все еще сомневаясь в том, что события прошедшей ночи действительно имели место.
— Да Гуннар же! Мой парень! Он тебе понравился?
У меня слезы навернулись на глаза — Метрикселла желала знать, понравился ли мне Гуннар! Неужели она не заметила, что я по уши в него влюбилась?!
— Он неотразим, — ответила я, ничуть не покривив душой.
— Правда? — просияла Метрикселла.
Молча кивнув, я поразилась наивности подруги.
— Иногда мне кажется, что я его придумала, — призналась Метрикселла. — Он слишком хорош для этого мира. Поэтому-то я вас с ним и не знакомила — боялась, что он куда-нибудь испарится.
Меня снедали такие же опасения, а Метрикселла продолжала:
— Так скажи же, наконец, существует Гуннар или нет? Ты же его видела! Ну и как? Он настоящий?
Я была поражена. Метрикселла задавала те же вопросы, что роились у меня в голове.
— Видишь ли, я его совсем не знаю… — начала отнекиваться я, но Метрикселла меня перебила.
— Он исландец и, кажется, из очень обеспеченной семьи. И еще Гуннар большой знаток исландских саг и в Барселоне пишет диссертацию по литературе. Поэтому-то он и нарядился Одином. Ты знаешь, кто такой Один?
— Бог, — неуверенно пробормотала я, не зная, к чему клонит Метрикселла, и решив быть начеку.
— Имя Один означает «ненависть».
— Не совсем, — быстро поправила я. — Оно означает «ярость».
