дружинники князя зареборского.
— Зареборского! — восторженно воскликнул мальчик. — Они к нам на подмогу?
Стояна кивнула и прикрыла ему ладонью рот.
— Только никому не говори. Ни матушке, ни ребятам. Никому. Скажи только тетке Смиляне, что буду ждать её сегодня сразу после полудня в уговоренном месте.
Холодна осенняя водица в Бела-реке. Шевелит ветер камышовые метелки, гонит рябь по воде. Едваудалось Стояне уговорить Малко отпустить её увидеться с теткой Смиляной. Убедила лишь потребой выведать обстановку в городище. Баяну и Избору, дабы не звенеть и не бличить доспехами, пришлось разоблачиться до рубах, оставив из оружия лишь поясные ножи. Сидели теперь все трое на берегу под ракитовыми кустами у камышовых зарослей, дожидаясь тетку. Гриди, поглаживая пальцами рукояти ножей, сквозь покачивающиеся стебли поглядывали в сторону недалеких ладей, на которых с заманчивой беспечностью томились гавраны-дозорные.
Но вот на берегу показались трое белореченок с бельевыми корзинами. В одной из женщин Стояна узнала тетку Смиляну.
— Отворотились бы, — шепнула Стояна притаившимся за спиной гридям.
Но те в ответ лишь приложили пальцы к губам — молчи, мол. Делать нечего, скинула Стояна с себя все, кроме рубахи, вошла в воду и, осторожно раздвигая камыши, поплыла в сторону мостков. Помимо тетки, явились на берег Русава, мать Даньши — видать, не удержался малец, обмолвился перед ней, и сестра её Гаяна.
— Уж и свидеться не чаяла! — пустила слезу тетка Смиляна, увидя девичье лицо в камышах. Русава и Гаяна, тихонько помахав Стояне, заплескали бельем, затянули негромко протяжную песню.
— Полно плакать, тетка Смиляна, — зашептала Стояна. — Во здравии я, дружина зареборская в лесу таится, ждет меня с вестями. Сказывай, что в городе делается.
— А то ж, что и прежде, — оглядываясь на лодии с дозорными, зачастила та. — Обобрали кажный двор до последней хворостины, у баб и девок мониста да уборы, кои с жемчугами иль каменьями, отняли. И заступиться некому — мужиков-от крепких в первые дни посекли, лишь отроков да старцев не тронули. Год нонче богатый, а с нив да огородов бабы с ребятишками урожай снимали. А этим лиходеям только успевай чаркуда каравай подносить. Токмо разомлело ныне воронье, насытились грабежом, опаски в них поубавилось. Вона, дремлют на лодиях. Ух, сама бы рогатиной под ребра им ткнула! Да без меня внука малолетнего кому бдети?
— А Олеля?
— Княжит, — сплюнула тетка. — Раздобрела на нашем горе. И нрав под стать гавраном сменился — ежели кто не так глянет иль поклонится, Горазд завсегда наготове. Был воевода — стал кат.
— А вход окольный, коим Олеля гавранов провела, под надзором?
— Вход-то? — призадумалась Смиляна. — Стоит там стража, не пройти. В Белоречье ноне одна дорога — чрез главные ворота.
Холодна осенняя водица, продрогла Стояна. Посинели руки, заломило ноги, зуб на зуб не попадает.
— Пора мне. Ты вот что, тетка Смиляна, — попросила Стояна. — Ты погляди, где в городе дозоры стоят, да сколько. Я более сюда не приду. С вестями завтра Даньшу на тятину заимку присылайте. Русава, пустишь его?
Русава кивнула. Женщины собрали белье и, продолжая напевать, направились к крепостице. Стояна прежним путем проплыла к гридям, стуча зубами, сбросила мокрую рубаху, натянула сухое и онивернулись в лесной лагерь.
Верно подметила тетка Смиляна — разомлели гавраны, поутихли. Да не спокоен был воевода Горазд. Опытный воин, многое повидал он на своем веку, и пропажа бортниковой дочки не давала ему спать по ночам. Настойчиво рассылал воевода гаврановы дозоры по бору до тех пор, пока одного из дозорных не растерзали волки. Взъярился на воеводу Марга. С того дня посчитали Стояну сгинувшей, и дозоры в леса более не высылали.
Но осторожен и оглядчив был Горазд. Намётанным глазом, чутьем старого зверя приметил он переменившийся вид и взгляд Гаяны, что на княжеской поварне прислуживала. Бывало, куру иль утицу ощипывает, да молчит, глаза поднять не смея. А тут, обходя терем, услышал воевода, как припевает молодица да пошучивает. А с чего бы ей веселится, коли отца и мужа гавраны загубили?
Велел воевода верному человеку из дворни приглядывать неприметно за Гаяной. На другой день после полудня явился соглядатай доклад держать.
— Никуда из городища не выходила. Ввечеру с сестрой к Смиляне на посиделки ходили, сидели тихо. По раннему утру бита была она стояльцем своим, видать за позднее возвращение. Опосля со Смиляной ходили по всему городищу, полынь рвали.
— Полынь? — озадачился воевода. — Почто?
Челядинец пожал плечами.
— Можа веники вязать. По две корзины набрали. Все городище обошли. На дворе у Смиляны весь ворох свалили. Пополдневала у сестры, а опосля сестрич её, Русавы малец, в лес подался. Хвороста, мол, мать принести наказала.
— Давно ли?
— Сей час в ворота прошел.
Горазд вцепился пятерней в бороду, уставившись на сучок в бревне.
— Все городище, сказываешь, обошли…
Воевода взглянул на челядинца пытливо.
— Что ж малец, один пошел? Неровен час, волк аль другой какой зверь покусится.
Челядинец хитро прищурился.
— И я о том помыслил, батюшка боярин. А потому вослед за ним сынка своего отправил. Он за ним тихонько и приглядит.
Горазд усмехнулся.
— Как вернется сын твой, тотчас ко мне веди.
Оставшись один, воевода принялся мерить шагами горницу. На кой бабам полынь осенняя пожухшая? Брошенные челядинцем слова будоражили Горазда — «все городище обошли». «Не иначе, дозоры высматривали! — пронзила воеводу мысль. — А глубоко в бору, небось, притаилось воинство зареборское и выжидает случая удобного на приступ Белоречья идти. А постреленок Русавы у них посыльный, выходит!».
Воеводу бросило в жар от этой догадки.
«Велеба к недругам лют, а к тем, кто им потакает — ещё лютее. С плеча не рубит, и напрасного риску не любит. Уж ежели нынче только отправил в Белоречье войско, стало быть, добрую рать собрал. Ох, быть сече кровопролитной и казням жестоким».
Так размышлял Горазд, терзаясь догадками, безжалостно теребяи лохматя стриженую полукругом бороду. Мечась по горнице, не заметил, как смеркаться стало. Скрипнула дверь, вошел челядинец — лица на нем нет, а с ним мальчонка лет десяти, тоже бледный и напуганный.
— Говори, что в бору зрил, — приказал воевода мальчишке. — Куда Даньша ходил?
— На заимку дядьки Богоши, — выдавил в смятении тот. — Ждали его там, вои.
— Гавраны? — на всякий случай спросил воевода, хотя и знал уже ответ.
— Нет. Не они. А еще… — заикаясь, молвил паренек. — Еще навья с ними была.
— Кто? — переспросил Горазд.
— Бортничиха, Стояна, дочка Богошина, кою волки заели.
— Вот как, — качнул головой Горазд. — А припомни-ка, храбрец, сколько тех воев было и были ли у них щиты
