Та тотчас отозвалась, счастливая тем, что собеседники поняли. Наконец-то! А она уже не надеялась, боялась, что вот, сейчас они повернутся и уйдут, оставив ее наедине со своей болью. И стоило ей подумать об этом, как улыбка померкла на ее губах.
— Все так плохо? — нахмурившись, спросил Аль.
Тяжелый вздох был ему ответом.
— Думаю, нам будет лучше поторопиться, — Лот двинулся к лестнице. — Пойду, заберу наши вещи. Мало ли что может понадобиться, — не то чтобы он собирался идти на приступ темницы, намереваясь победить всех стражников при помощи двух старых кинжалов. Да и надежды подкупить их парой серебряных монет у него не было. Особенно, когда, взглянув на девушку, он понял причину отсутствия ее украшений. Должно быть, отдала все, пытаясь вызволить Альнара. Удивительное дело — столько забот о случайном встречном. Не могла же она до беспамятства влюбиться в него с первого взгляда? Или могла?
Проводив приятеля взглядом, Алиор опустил голову на грудь. Несколько мгновений он стоял, в задумчивости глядя на пол у своих ног. Потом прошептал:
— Одни мы не справимся…
Его взгляд, на мгновение оторвавшийся от грубых досок, чтобы взглянуть на собеседницу, отметил отчаяние в глазах девушки. Ее руки были опущены. И только сердце бешено стучалось в груди, не желая мириться с неизбежным. Но если она на что-то и надеялась, то лишь на чудо.
— Нам поможет лишь чудо, — голос юноши заставил ее вздрогнуть. Девушке показалось, что собеседник прочел ее мысли. Это жутко пугало, и, в то же время, укрепляло веру в невозможное. — Ладно, — наконец, он решился на что-то, выпрямился, быстро скользнул взглядом по ее лицу, чтобы сказать: — Что бы ни случилось, не бойся, — а затем повернулся к лишь казавшейся пустой зале. — Дормидонт, Кира, вы поможете нам?
Он звал хозяев жилища по услышанным во сне именам, зная, что если не ошибся в нем, то вечерние духи обязательно откликнутся.
Струившиеся из оконца лучи солнца шевельнулись, затрепетали, отдаваясь блеском всех цветов радуги, а затем, на мгновение соединившись с заполнившей углы полумглой, вывели из нее широкоплечего крепыша в опрятной атласной одежде и аккуратненькую женщину, тоненькую до хрупкости и такую маленькую, что даже своему невысокому мужу она едва доходила до плеча.
Увидев их, гостья отшатнулась к стене, шепча молитвы-обереги.
— Не бойся их, — поспешил успокоить незнакомку царевич.
— Но это ведь домовой и кикимора! — в ужасе глядя на них прошептала та. И, все же, хотя ей было страшно до жути, она не бросилась бежать прочь, подальше от проклятого места, а лишь сильнее вжалась в стену, словно надеясь, что та защитит ее от Лиха.
— Не пужайся, девочка, мы не причиним тебе зла, — глуховатым, скрипучим голосом произнес домовой. Он говорил мягко, смотрел спокойно, без угрозы, и это успокаивало куда сильнее всех слов.
Трактирщик остановился возле юноши, в то время, как его жена, не спуская с гостьи заинтересованного взгляда, подошла к ней, повела головой, словно одновременно принюхиваясь и прислушиваясь к ней. В какой-то миг она, оказавшись к ней совсем близко, протянула руку, беря девушку за ладонь. Та вздрогнула от холодного и бесплотного, словно дыхание ветра, прикосновения, но пальцев не вырвала. В ее глазах, смотревших на кикимору, конечно же, был страх. Но еще в них была надежда.
— Помогите, пожалуйста, — ее не нужно было убеждать, что только духи способны помочь тем, от кого отвернулись люди.
— И чем ты заплатишь нам за помощь? — спросила кикимора.
Девушка вздрогнула. Она забыла, что в это мире за все нужно платить.
— Я… — она развела руками. — У меня ничего нет. Все, что было, я отдала стражникам, надеясь…
— Что те помогут тебе? А они обманули?
Тяжело вздохнув, гостья опустила голову.
— Правда, значит, — кивнула женщина. В ее голосе было сочувствие. И, все же, он был холоден. — Так что ты дашь нам за помощь?
— Что захотите.
— Ты отдашь нам своего ребенка? — кикимора прищурилась.
Этот вопрос заставил девушку затрепетать от ужаса.
— У меня нет детей, — только и сумела прошептать она, прячась за настоящим, сколь бы страшным оно ни было, от жутких ужасов пока еще не существующего грядущего.
— Нерожденное дитя, — словно не замечая, что гостья на грани отчаяния, продолжала хозяйка жилища, — такую плату обычно берут ночные духи за помощь.
— Я… — та в кровь кусала губы. Из глаз ручьями бежали слезы. Она не знала, что ей делать. Дитя… Оно ведь ни в чем не виновато. Почему оно должно расплачиваться за желания и надежды своей матери? Да и кто она такая, чтобы отдавать то, что принадлежит не только ей, но и отцу, а еще в большей мере — богам? — Возьмите мою жизнь, — опустив голову, чуть слышно прошептала незнакомка, — мою душу, мое сердце. Все, что есть у меня. Но, — она вдруг подняла голову, взглянув на собеседницу решительно и твердо. — Дитя я вам не отдам!
— А если тогда мы откажемся помочь? — заговорил домовой.
Та лишь плакала в ответ. Весь ее вид словно говорил: "Идти мне больше не куда… Что ж, повешусь на первом дереве, и пусть моя тень не дает покоя всем, кто отвернулся от несчастной".
— И ведь действительно повесится, — прошептал мужичок. Он качнул головой, не то удивленно, не то осуждающе, затем быстро пригладил бороду.
— Не делай этого! — воскликнул скатившийся с лестницы Лот. Он даже не взглянул на духов жилища, сразу же бросился к девушке, схватил за плечи, встряхивая: — Слышишь? Мы придумаем что-нибудь! Да и потом… Ну не так же все плохо!
— Его казнят! — сквозь слезы прошептала та и уткнулась в грудь бродяге, который растерянно застыл на месте, не зная, что делать, что сказать. Все, что он смог прошептать, это:
— Что же царевич такого сотворил, чтобы его приговорили к казне?
— Сказал, что он царевич! — не прекращая всхлипывать, ответила та. — А с самозванцами разговор короткий.
— Но ведь это правда! — не выдержав, воскликнул Аль.
— И как ты докажешь эту правду тем, кто ее не желает слушать? — домовой качнул головой. — Всегда был невысокого мнения о людях, а теперь — и подавно.
— У нас… — Алиор засуетился, закрутил головой. — У него с собой была рукоять меча царя-объединителя! Наш род был хранителем святыни, и…
— Что замолчал? — глянул на него дух, который, если и взглянул на него в тот миг, когда гость заговорил о священной реликвии, то без особой надежды на удачу. — Сохранись она у вас, то была бы у старшего царевича? И тогда бы никаких иных доказательств его слова не потребовалось и некого было бы спасать?
Тяжело вздохнув, юноша кивнул:
